Советский Союз, хоть его и принято считать научно-технологической сверхдержавой, последовательно опоздал ко всем этапам информационно-технологической революции XX века. Часто распад СССР объясняют чисто политико-экономически. Однако во многом именно научное и технологическое отставание страны стало связующим звеном между политическими первопричинами и результирующим экономическим спадом. Мы попробуем проиллюстрировать это на примере сферы информационных технологий, в которой предпосылки технологического отставания закладывались еще с 1950-х годов, то есть с самого рождения отрасли.
Революция
Универсальные электронные компьютеры стали создаваться в мире с конца 1930-х годов. Лидерство тогда принадлежало немецкому инженеру Конраду Цузе с машинами Z1 (1938) и Z3 (1941). Они строились на электромеханических реле и появились в ответ на потребности в расчетах при проектировании военных самолетов. К самому концу войны Цузе построил Z4, которую чудом сумел сохранить во время разгрома Германии и в 1950 году сдал в аренду Швейцарской высшей технической школе в Цюрихе.
В Америке компьютеры появляются в 1940-х и тоже применяются лишь точечно для решения отдельных задач в области радиолокации, астрономии, разработки ядерного оружия. Однако они воспринимаются как экзотическое оборудование для особых случаев. «В мире найдется рыночный спрос штук на пять таких компьютеров», — заявил в 1943 Томас Уотсон, глава компании IBM, выпускавшей тогда табуляторы, устройства обработки данных на перфокартах.
Однако к началу 1950-х ситуация изменилась. В 1948 году вышла книга Норберта Винера «Кибернетика», посвященная новой науке об управлении в живых и технических системах. Начинает формироваться понимание, что компьютеры — это нечто гораздо большее, чем просто ускорители трудоемких расчетов, что они могут использоваться во всех областях деятельности, а в далекой полуфантастической перспективе видятся разумные машины.
В 1949 году британская компания Ferranti создает первый в мире коммерческий серийный компьютер Mark 1. Любопытно, что этот проект свел вместе одного из разработчиков компьютера Конвея Бернерса-Ли и программистку Мэри Вудс — родителей Тима Бернерса-Ли, будущего создателя Всемирной паутины. В США первый универсальный коммерческий компьютер UNIVAC I появляется в 1951 году. Уже в 1952 году он использовался для предсказания исхода президентских выборов. За 8 лет было построено 46 таких машин. Начинается первая компьютерная революция.
Советскому Союзу в военное время было не до вычислительной техники. Однако как раз в 1948 году работы по созданию советских ЭВМ стартовали на вполне мировом уровне и сразу в нескольких центрах. Среди них выделяются Специальное конструкторское бюро № 245 (СКБ-245), созданное в Москве постановлением Совета Министров, а также группа академика Сергея Лебедева в Киеве, которая в 1950 году создала МЭСМ — первый в континентальной Европе чисто электронный компьютер (т.е. без электромеханических элементов к процессоре и памяти). Вскоре в СССР был уже целый ряд собственных конструкций ЭВМ первого поколения, то есть на электронных лампах. Некоторые из них выпускались серийно и применялись для решения прикладных задач научного, промышленного и военного характера.
Казалось бы, небольшая заминка на старте нивелирована, и у страны есть все шансы закрепиться в числе лидеров компьютерной гонки. Вот только, несмотря на признаваемую пользу вычислительной техники, идеи кибернетики воспринимаются в СССР в штыки. В них видится претензия «технарей» на непосредственное участие в государственном управлении, а значит, идеологическая угроза монополии коммунистической партии. Вдобавок некоторые идеи Винера выглядели антимарксистскими. Например, его утверждение, что информация — это не материя и не энергия, а самостоятельная сущность, как будто шло вразрез с обязательной для СССР материалистической идеологией.
Дискредитация
Тут надо сделать небольшое отступление. Все, конечно, слышали, что в позднесталинском Советском Союзе генетика и кибернетика были объявлены буржуазными лженауками. Однако происходило это с ними совсем по-разному. «Лженаучность» генетики была продуктом внутриакадемической борьбы за влияние. Лысенковцы давали советским управленцам несбыточные обещания, а научных конкурентов устраняли, прикрываясь идеологизированной риторикой.
В области кибернетики подобного научного раскола не было. Гонения на нее пришли извне и, можно сказать, по недоразумению. В разгорающейся холодной войне от работников идеологического фронта требовали усилить критику процессов, происходящих в буржуазном обществе. А там в это время возник, как мы бы сейчас сказали, хайп вокруг Винеровской идеи кибернетики. Военная направленность большинства компьютерных разработок того времени вкупе с философскими мотивами кибернетики делали последнюю удобной мишенью.
В 1950 году советский журналист, писатель и пропагандист Борис Агапов публикует в «Литературной газете», где он работает редактором отдела науки, большую ругательную статью о том, как капиталисты будут делать роботов, чтобы избавиться от рабочих, и механических солдат, чтобы еще больше этих рабочих угнетать. Агапов не упоминает слово «кибернетика» и сам признается, что не знает «никаких подробностей» о Норберте Винере, что не мешает высказываться о нем в самом уничижительном тоне, обвиняя в узости мышления и агрессивности. Судя по всему, основным источником для таких выводов стали несколько цитат Винера в статье журнала Time, на обложке которого новейший американский компьютер Harvard Mark III был изображен в адмиральской форме, поскольку машина предназначалась для военно-морских сил.
Кстати, некоторые тезисы, заявленные в той статье Time, сегодня звучат, пожалуй, еще более актуально и убедительно, чем тогда. Вот несколько цитат:
- «»Вторая промышленная революция» обесценит человеческий мозг, как первая промышленная революция обесценила человеческую руку», — со слов Норберта Винера.
- «Что такое мышление? Думают ли компьютеры? Некоторые эксперты говорят «да», некоторые — «нет». Обе стороны горячи, но все согласны, что ответ на вопрос зависит от того, что вы понимаете под мышлением».
- «Когда машина ведет себя плохо, мы считаем ее ответственным лицом и обвиняем ее в глупости. Когда она ведет себя хорошо, мы говорим, что это инструмент, который создали мы, умные люди» — со ссылкой на лабораторию профессора Говарда Эйкена, создателя Mark III.
В 1952 году тему развивает в «Литературной газете» психолог Михаил Ярошевский. Его статья выходит под заголовком «Кибернетика — “наука” мракобесов» и написана в обличительной стилистике, характерной для газет сталинской эпохи. Статья размещалась на последней полосе газеты, и под ней видны имена членов редколлегии. Среди них главный редактор Константин Симонов, автор знаменитого стихотворения «Убей его!», концентрата ненависти военного времени, уже упомянутый Борис Агапов и, например, украинский писатель, академик и Председатель Верховного Совета УССР Александр Корнейчук, пятикратный лауреат Сталинской премии и шестикратный впоследствии кавалер ордена Ленина.
С волками жить…
В отличие от Бориса Агапова, Михаил Ярошевский был серьезным ученым и читал в МГУ курс по истории психологии. При этом еще студентом он пострадал от репрессий. В 1938 году его арестовали по сфабрикованному делу о террористической организации и под пытками вынудили подписать самооговор: якобы планировалось во время первомайской демонстрации взорвать Дворцовый мост в Ленинграде и убить Андрея Жданова председателя ленинградского обкома. Приговор — 10 лет лагерей. Но как раз в это время сняли наркома Ежова, и всех проходивших по делу амнистировали. Правда, уголовное дело так и не закрыли, и оно висело над Ярошевским вплоть до 1991 года.
Можно было бы предположить, что написанием пропагандистской статьи против кибернетики Ярошевский платил за сохранение свободы. Однако его ученик Артур Петровский в книге «Психология и время», цитирует слова, из которых понятно, что всё это делалось вполне искренне. Тем более, Ярошевский был вовсе не из тех, кто готов продаваться властям. Когда в рамках «борьбы с космополитизмом» от него потребовали стучать на своего учителя Сергея Рубинштейна, он в два дня бросил МГУ и Институт философии РАН и уехал в Таджикистан, где работал в педагогических институтах в течение 15 лет.
Так что, скорее всего, Ярошевский верил в то, что писал, и действительно считал, что в Америке выдумывают очевидную любому школьнику и читателю газет чепуху. Тут могла сказаться профессиональная предвзятость психолога, для которого железки никогда и рядом не встанут с человеком. Повлияла и приверженность советской идеологии, превозносившей волевое начало в человеке и народах — ведь нельзя же доспустить, что его заменит управляющий кибернетический мозг.
Что же до ругательной стилистики статьи, то таковы были нравы той эпохи. В публичных выступлениях идейные сомнения и возражения легко и даже с необходимостью возгонялись до гневных нападок и политических обличений. И даже человек, сам прошедший через сфабрикованное уголовное преследование, использовал ту же агрессивную риторику, что и его гонители.
За статьями Агапова и Ярошевского последовали другие громящие кибернетику публикации в изданиях от «Техники — молодежи» и «Науки и жизни» до «Философского словаря». На конкретные технические разработки они, как ни странно, не повлияли, однако затормозили попытки глубоко осмыслить перспективы развития компьютерной техники.
Реабилитация
Специалистам сразу было понятно, что нападки на кибернетику не имели под собой никаких оснований, но потребовались довольно значительные усилия целого ряда ученых, чтобы с нее было снято клеймо лженауки. В 1952 году военный инженер Анатолий Китов защитил первую в СССР диссертацию по программированию, которая касалась управления баллистическими ракетами. Тогда же, прочитав в спецхране СКБ-245 книгу Винера «Кибернетика», Китов понял, что это никакая не лженаука и написал обстоятельную статью «Основные черты кибернетики», в которой пересказывал идеи Винера и критиковал обвинения в лженаучности. Однако опубликовать ее удалось только через три года, когда в число соавторов вошел такой тяжеловес как академик Сергей Соболев, заместитель Курчатова, курировавший расчеты по теме обогащения радиоактивных изотопов.
Статья, реабилитирующая кибернетику, вышла в 1955 году в журнале «Вопросы философии» — одном из основных идеологических изданий компартии. Еще через три года была, наконец, переведена и опубликована книга Винера «Кибернетика» — русскоязычное издание отстало от оригинала на 10 лет.
Вместе со страной пересмотрел свои взгляды на новую науку и Михаил Ярошевский. И тогда очередная его статья всё в той же «Литературной газете», едва не привела к новому уголовному делу — о разглашении государственной тайны. Военный прокурор прицепился к фразе о том, что советские вычислительные машины превосходят американские. Автору пришлось объясняться, что он написал так из советского патриотизма, ничего не зная о конкретных разработках, и ему строго посоветовали искать другие способы проявления патриотизма. Кстати, традиционная закрытость советских технологических разработок тоже не способствовала удержанию лидерских позиций страны, поскольку затрудняла обмен идеями и конкуренцию.
Из-за этих политически спровоцированных идеологических недоразумений развитием советской вычислительной техники в стартовый период занимались в основном инженеры и ученые-прикладники. Они хорошо справлялись с решением технических задач, но картина развития новой отрасли в целом от них ускользала. Даже если в стране и были люди, способные охватить эту перспективу, они были лишены возможности полноценного научного общения, а значит и критического развития своих взглядов. Так началось советское отставание в области информационных технологий.
В итоге кибернетическая эйфория вспыхнула в Советском Союзе лишь в 1960-х годах, когда на Западе она уже в основном улеглась. Это опоздание с первой компьютерной революцией в известной мере помешало осознать новый, гораздо более важный в практическом плане этап развития, на который в ту эпоху вышла вычислительная техника. Речь идет о выделении разработки программного обеспечения в самостоятельную отрасль. Но это уже другая история, о которой мы поговорим в следующий раз.
Текст: АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВ
P.S. Ниже собраны некоторые портреты. В верхнем ряду Конрад Цузе и Сергей Лебедев — конструкторы-первопроходцы компьютерной эпохи, работавшие в тоталитарных государствах, привыкшие сметать любые препятствия на пути к своей цели. В нижнем ряду Михаил Ярошевский и Анатолий Китов — люди с твердыми убеждениями, усилиями одного из которых кибернетика в СССР была дискредитирована, а усилиями другого — реабилитирована. В середине — Норберт Винер, видевший будущее информационных технологий вплоть до следующего века, хотя в его взгляде нет и следа подобной пронзительности, но об идеях которого «Литгазета» 1952 года писала:
В судорожных попытках реализовать свои агрессивные замыслы американский империализм бросает на карту всё — бомбы, чумных блох и философствующих невежд. Усилиями последних и сфабрикована кибернетика — лжетеория, предельно враждебная народу и науке.
Александр Сергеев 26.04.2023