Почему мировой науке важно сохранять связи с научным сообществом в России? Потому что это одна из немногих социальных групп, для которых лояльность объективной истине всё ещё что-то значит. Научное сообщество в России остаётся островком относительно здоровой социальной ткани, который важно сохранить для будущей регенерации, считает доцент кафедры ботаники и биотехнологии растений университета Йоханнесбурга (ЮАР) Алексей Оскольский.
Второй год мы слышим от российских властей утверждение «Мы не вторгались на Украину». Истинность этого высказывания опровергается множеством фактов, в том числе признаваемых российской стороной. Речь не идёт о спорных предметах веры, вкуса или военной тайны: высказывания, подобные сентенции Лаврова, вполне поддаются верификации на основании объективных свидетельств.
Но как быть лояльному гражданину, если ложное утверждение становится официальной позицией государства? Допустимо ли ради лояльности признать истинным то, что опровергается фактами? Следует ли согласиться, скажем, с тем, что лимон синий, если того потребуют интересы вашего государства? Или же лояльность фактам всё же должна иметь приоритет?
Разумеется, «на войне первой умирает правда». Ложь, однако, вошла в российскую политику задолго до 24.02.2022; вспомним хотя бы фальсификации выборов или диссертаций. На фоне кошмаров войны это обстоятельство может показаться не самой большой бедой; но, возможно, война бы не началась, если бы знание, основанное на фактах, обладало большей политической силой.
Но откуда же берётся лояльность ко лжи? Почему объективные факты обладают высшим авторитетом для одних и ничтожны для других? Если кратко, то потому, что одни люди живут и действуют как разумные субъекты, другие — нет.
Разумный субъект — это не всякий человек, наделённый разумом. Блестящий учёный, программист или инженер, прекрасно разбирающийся в логике, математике или философии, может им не быть. Разумный субъект не просто использует разум для обработки информации: он сам построен на разуме.
Разум служит гарантом единства его субъектности: он не только связывает ощущения, мысли, слова и поступки такого субъекта воедино, но и удостоверяет его существование. Именно разум выступает экзистенциальной опорой для его личной свободы, совести и ответственности. Про то, как это всё работает, написано у Декарта и Канта.
В принципе, практически любой человек может научиться оформлять свои мысли в логически строгие формы и проверять их на истинность на основе фактов. Для разумного субъекта, однако, мыслить правильно и не лгать — это не только возможность, но и обязанность. Разум даёт ему технику правильного мышления, но вменяет ответственность за истинность суждений. Сознательно признавая синеву данного лимона, разумный субъект не просто высказывает ошибочное суждение; он вступает в конфликт со своим разумом, а значит и с самим собой. Объективные факты и правила логики обладают для него несравненно большей принудительной силой, чем любая государственная власть.
Конечно, разумный субъект и сам разум, о котором идёт речь — это продукт длительной эволюции европейской культуры. В эпоху модерна разум был провозглашён основой как личной субъектности, так и общественного устройства. Модерн создал современные технологии и общественные институты, привычные для нас, в том числе институт выборов. Лояльность таким институтам подразумевает взаимную честность граждан и властей.
Российская государственность строится на лояльности иного типа: в её основе лежит не честность, а личная преданность коллективу, олицетворяемому фигурой вождя. Доблесть такого лоялиста состоит не в разумных действиях ради общего блага, а в готовности к самопожертвованию. Его субъектность, которую можно назвать потестарной, строится не на разуме, а на «бытии-к-смерти». Именно личная смерть служит тем горизонтом, который задаёт внутреннюю определённость такого субъекта.
Многих удивляет та безропотность, с которой тысячи взрослых людей, получивших повестки по мобилизации, отправляются на бессмысленную смерть. Но человек умирает всегда сам; участие в войне для потестарного субъекта – это путь к обретению самого себя. Разум тоже даёт возможность обрести себя, причем без риска для жизни – но не для всех, очевидно, приемлем этот путь.
Установка на самопожертвование требует личной решимости, но не предполагает внутренней связности. У потестарного субъекта нет внутренней точки сборки, связывающей его чувства, слова, мысли и поступки воедино. Эта точка находится вовне: потестарный субъект утверждается через признание со стороны коллектива и – в конечном итоге – вождя. Фигура вождя и служит такой точкой, заменяющей ему разум и совесть.
Неудивительно, что речь от лица вождя выступает для потестарного субъекта как источник истины: «вождь (начальник, пацан) всегда прав». Конечно, он тоже может логически правильно мыслить и оценивать истинность своих суждений. Эти действия, однако, остаются для него лишь интеллектуальной игрой: вопрос об истинности и ложности своих высказываний лишён для него этического и экзистенциального измерения: он полностью сводится к фигуре вождя.
Соответственно, факты не имеют принудительной силы для потестарного субъекта: пусть лимон будет синим, если вождь так считает. Строго говоря, для него нет и фактов как таковых. Наблюдаемое явление для него – это не строгий факт, подразумевающий согласованность чувственных данных, понятий и слов, а знак или примета, отсылающая к неопределённому шлейфу из значений и смыслов. Отсюда — гипертрофированная значимость символов, переходящая в конспирологию — веру в тайные смыслы, знаки которых присутствуют повсюду.
Размытая самость, утверждаемая извне и безразличная к истинности своих суждений, наглядно проявляется в особенностях «патриотического» дискурса. Это и избегание «Я-высказываний» («Крым наш»), и ресентимент («нас нигде не любят»), и double bind («по закону можно, но вы же понимаете, что нельзя»), и жесткое табу на рациональную рефлексию («вы что, Россию не любите?»). «Вата» — расхожее название потестарной субъектности — очень точная метафора для него.
Столкновение разных субъектностей порождает жёсткий конфликт интерпретаций. С точки зрения потестарного субъекта позиция субъекта разумного видится как предательство: ведь в ней нет места для верности, преданности и самопожертвования, не обоснованных рациональными доводами. Но для разумного субъекта именно безразличие к истине и есть предательство разума, а значит самого себя («Нет на свете печальней измены, чем измена себе самому»).
С другой стороны, разумный субъект смотрит на потестарность как на безумие. Действительно, в культуре модерна «безумец», наряду, скажем, с «ребёнком» или «животным» — это фигура исключения как существо, жизнь которого не подчинена разуму. Что, конечно, не означает, что потестарная субъектность представляет собой психиатрический диагноз.
Сейчас много говорят о кризисе модерна, разочаровании в разуме и обращении к архаике. При этом, однако, никто всерьез не собирается отказываться от современных технологий, антропологическая основа которых — разумная субъектность. В принципе, не так уж сложно убедить население в порочности бытового комфорта и научной медицины. Ни один режим, однако, не сможет удержать власть без современных средств социального контроля и ведения войны. Так что с разумными субъектами приходится считаться — особенно если они не пойдут на предательство самих себя.
Но откуда вообще берутся разумные субъекты? Важнейшим институтом, обеспечивающим их воспроизводство, выступает фундаментальная наука. Самим своим присутствием наука привносит в общество установку на лояльность объективной истине и критичное отношение к авторитетным мнениям. Вовлечённость в научное исследование ставит человека перед производственной необходимостью быть интеллектуально честным и самостоятельно судить об изучаемом предмете. Разумеется, далеко не все научные работники — разумные субъекты, как не все воцерковлённые люди — христианские праведники. Тем не менее без науки невозможно создать среду, в которой возможно воспитание разумных граждан, способных развивать, поддерживать или просто грамотно использовать современные технологии. Эта идея, которая было положена в основу гумбольдтовской модели университета, остаётся актуальной в наши дни.
В России — империи, утратившей свою миссию и оказавшейся в заложниках у собственной истории, территории и инфраструктуры — преобладает противоположный тренд. Нынешняя Россия — это потестарный субъект, относящийся к разуму как к угрозе собственному существованию. За постсоветские десятилетия она продемонстрировала поразительную неспособность к созданию и продвижению хоть каких-то оригинальных позитивных идей, смыслов и ценностей. Единственная «скрепа», которая её объединяет — это архаичный языческий ритуал с массовыми человеческими жертвоприношениями, то есть война.
Победа в войне — знак того, что принесённые жертвы приняты высшими силами: они благосклонны к вождю и дают ему добро на правление. Поражение — это отказ принимать жертвы, утрата легитимности и смысла. Для РФ нынешняя война не имеет рациональных целей; это лишь отчаянная – и скорее всего последняя – попытка удержать смысл собственного существования.
Научное сообщество в нынешней России — это одна из немногих социальных групп, для которых лояльность объективной истине всё ещё что-то значит. Я не идеализирую российских учёных: среди них есть люди с разными ценностями и убеждениями. Тем не менее они всё ещё сохраняют установки на приоритет фактов и недопустимость сознательной лжи в своей профессиональной этике, и их мало кто решается открыто оспаривать. Для государства, в котором возобладал принцип «пацан всегда прав», это дорогого стоит. Научное сообщество в России остаётся островком относительно здоровой социальной ткани, который важно сохранить для будущей регенерации.
Многие ученые покинули Россию; коллизия «уехавших и оставшихся» вызывает болезненные разногласия. Они не должны быть поводом для раздоров. Если учёный не поддерживает словами и делами развязанную Россией войну, если для него объективная истина имеет приоритет перед лояльностью государству, то совершенно неважно, где он находится в данный момент. Только этические, а не государственные, границы имеют сейчас значение Борьба Украины за возвращение своих территорий — это дело этики, борьба добра со злом.
Наука в России сейчас в катастрофическом положении, но и за её пределами перспективы для науки не очень-то ясны. Кризис модерна никто не отменял: отказ от разума как основы для обустройства общества идёт повсеместно. Никто не может сказать, какое место займёт наука в обществе будущего; ясно лишь, что оно будет совсем другим. В нынешней ситуации «пост-правды» (post-truth) наука утрачивает своё прежнее влияние: её значимость и польза для общества уже не принимается по умолчанию, и их приходится постоянно доказывать.
Алексей Оскольский 8.04.2023