Начало путинской войны в Украине для многих российских ученых ознаменовало начало новой эпохи, грозящей «обнулением» российской культуры и науки. Однако их жизнь продолжается: помимо проблем со свободой научного высказывания и действия внутри РФ, международной изоляции страны и перипетий в жизни академических релокантов, война породила и сдвиги в «русофонной коммуникации». Разбор «нового старого» понятия, а также обзор проблем и кризисов в славистике для T-invariant сделал Сергей Ерофеев (Rutgers University).
Понятия «русофонная коммуникация», «русофонная наука» прозвучали недавно на гуманитарной сессии в рамках прошедшей в Чикаго конференции Российско-американской научной ассоциации (RASA, Russian-American Science Association). Они заинтриговали ее участников настолько, что некоторые из них даже думали соответствующим образом скорректировать заявление конференции по поводу событий на Ближнем Востоке, поскольку термин «русофонный» в параллель или на замену термину «русскоязычный» напоминает термины «франкофонный» и «англофонный», свидетельствующие о конце больших империй и построении новой глобальной коммуникации. Однако следует признать, что «русофонность» пока воспринимается многими как нечто слишком радикальное для описания коммуникативных ситуаций, в которых оказываются представители разных социальных групп и культур, для кого языком общения является русский.
Вместе с тем, в пользу более активного использования терминов «русофонная коммуникация» и «русофонная наука» высказываются те, кто хотел бы избавиться, с одной стороны, от технических ограничений традиционного словоупотребления и, с другой стороны, от имперского мышления, которое может им поддерживаться. Дело в том, что в отличие от нейтрального Russian, не подразумевающего собственность на язык со стороны страны России, не только «русский», но и «российский» привязывают язык и общение, в том числе научное, к старым рамкам, которые на наших глазах разрушает война.
Хотя основной темой гуманитарной сессии на конференции RASA стала не лингвистическая новация, а проблемы тех, кто занят историческими и культурными исследованиями России (об этом чуть подробнее ниже), следует отметить еще одну ее особенность, не сводимую к вопросам отдельной научной дисциплины. Наряду с социологической сессией гуманитарная не просто расширила палитру конференции, более не сводящуюся к математике, естественным наукам и экономике. Вольно или невольно она с новой силой подчеркнула проблему разрыва всей научной диаспоры с российским государством и попытки ее членов переопределить свое место в науке и общественном развитии.
Представив участников гуманитарной сессии, работающих в областях истории, литературоведения, исследования интеллигенции, детской литературы, кино и авангардного искусства, модератор сессии главный редактор исторического журнала Ab Imperio Марина Могильнер (Иллинойский университет в Чикаго) подчеркнула, насколько сегодня глубок кризис идентичности русистики (Russian Studies). Причем этот постепенно углублявшийся кризис радикально усилился в связи с войной.
Проводя параллель с десятилетием после распада СССР, когда американская и мировая славистика переосмысливала себя как академическую область, Марина Могильнер напомнила о состоявшемся прежде переименовании AAASS (American Association for the Advancement of Slavic Studies) в ASEEES (Association for Slavic, East European, and Eurasian Studies). По ее мнению, оглядываясь назад, нам проще понимать, какие базовые исторические процессы стояли за переименованиями ассоциаций. И хотя сегодняшние глубинные процессы распознать сложнее, от гуманитариев требуется активное и незамедлительное реагирование на вопросы о том, кто они как ученые, и что от них требуется.
Далее Илья Герасимов (Ab Imperio) связал проблему кризиса идентичности русистики с принципом единства метода для всех наук: то есть, если науки о России этому принципу не соответствуют, то они науками являться не могут.
При этом с развитием гуманитаристики (humanities) в последние десятилетия заостряется проблема того, что действия гуманитариев способны влиять на состояние той социальной реальности, которую они изучают. Хотя сходство микромира и мира социального нельзя трактовать буквально, некоторая аналогия с квантовой физикой возможна в том смысле, что гуманитарии также не являются полностью отстраненными наблюдателями изучаемых явлений. К тому же как в точных, так и в гуманитарных науках имеет место эволюция, расширяющая рамки восприятия их методов.
Говоря об эволюции русофонного варианта диалога между «физиками» и «лириками», Илья Герасимов обратил внимание на то, что он прервался в 1920-е годы, возобновившись лишь в период хрущевской оттепели. Однако затем произошел сильный откат, и сегодня мы оказались в ситуации середины 1860-х годов. С одной стороны, мы продолжаем разделять естественнонаучное понимание того, что как природная, так и социально-историческая реальность является открытой системой, которая постоянно меняется. Но с другой стороны, наш отклик на эти изменения, то, что называется научным «воспроизводством социального воображения», оказывается более статичным. Это хорошо иллюстрируется проблемами российской историографии.
Война — это в целом нарушение статичности, поэтому возникает вопрос, не появляется ли сегодня некое окно возможностей для активизации нашего научного дискурса? Не поспособствует ли, например, анализ феномена путинизма тому, чтобы лучше понять, как в России происходит становление современного национального государства в длительной исторической перспективе?
Юлия Вайнгурт (Иллинойский университет в Чикаго), также в духе критического отношения к традиционному пониманию русскости и русскоязычности, обратила внимание на многонациональную природу изучаемых гуманитариями текстов. В особенности на примере искусства и литературы авангарда хорошо видно то, как еще до войны началось введение в поле славистики восточноевропейского материала, несводимого к понятию фольклора.
Что касается академических коммуникативных процессов, по мнению Юлии Вайнгурт отрадно, что сегодняшние студенты лучше противостоят таким болезням прошлого в humanities, как «эпистемологическое насилие» и колониальность. При этом не скатываться в пассивность и обезоруживающий релятивизм помогает то, что великая литература всегда связана с высокими нравственными ориентирами. И хотя любые важные книги заставляют сомневаться (как писал Виктор Шкловский), в войну оказывается легче учить Толстому, а не Достоевскому.
Марк Липовецкий (Колумбийский университет) отметил позитивную сторону кризиса славистики, открывающего новые научные перспективы. Как трансформация гуманитарных дисциплин в 1990-е гг. стала отходом от мышления эпохи Холодной войны (когда «мы открыли Фуко вместо Маркса»), так сегодня появляется новая возможность лучше понимать культурные тексты, двигаясь навстречу социальным наукам. Причем вслед за научным кризисом возможен и этический поворот, когда новые требования начинают предъявляться также к прошлому, например, к прошлому российской квир-культуры, если взять поэзию того же Михаила Кузьмина.
Следует также отметить развивающийся процесс «дерусоцентрации». В этой связи стоит вспомнить, что сорок лет назад похожее происходило с французскими исследованиями (French Studies), когда обнаружился новый вес и новый смысл культурного производства на французском языке за пределами метрополии и националистического нарратива. Неоднозначность сегодняшних процессов, однако, заключается, например, в том, что с началом войны одни русскоязычные украинские писатели начали активно переходить на украинский язык, тогда как другие не увидели смысла в смене языка, коль скоро удается отстаивать гуманистические идеалы как украинской культуры, так и европейской культуры в целом.
Один же из важнейших уроков постсоветского культурного развития заключается в том, что мы упустили тот момент, когда ностальгия превратилась в идеологию, и недостаточно акцентировали признаки ухода от традиционной маскулинности и начало опасной для власти феминистической революции, считает Марк Липовецкий.
—
Говоря о вкладе гуманитарной сессии в работу конференции RASA, следует отметить, что участники конференции живо подключились к дискуссии в ее заключительной части, затронув целый ряд проблем национальной и интернациональной идентичности науки. Похоже, что «физики» родом из постсоветского пространства не менее остро, чем «лирики» чувствуют, какую роль сыграли в свое время пороки советского гуманитарного образования, что, например, отразилось на некритическом изучении литературы в школе. Для них оказывается не чужда и попытка известного со времен литературоведа Виктора Шкловского «остранения» — с тем, чтобы понять феномен империи в его сложности, а также попробовать увидеть перспективы постимперского развития глазами ученых-гуманитариев.
Текст: Сергей Ерофеев
Сергей Ерофеев 27.11.2023