НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
Одиннадцатый очерк из серии «Создатели» посвящен Марии Рикерс-Овсянкиной, выдающемуся психологу, чьи работы по гештальтпсихологии и тестам Роршаха сохранили свою научную актуальность и сегодня. Она родилась в Чите, в 1920-е годы училась у одного из основоположников гештальтпсихологии Курта Левина и много лет работала в американских университетах. Ее связывала многолетняя дружба и совместная работа с Тамарой Дембо, о которой мы писали в проекте «Создатели». Совместно с RASA (Russian-American Science Association) T-invariant продолжает публикацию серии биографических очерков о выходцах из Российской империи, внесших значительный вклад в мировую науку и технологии, о тех, кому мы обязаны нашей новой реальностью.
Три русских леди
Работавший в психиатрической больнице Вустера в Массачусетсе в начале 30-х годов врач и ученый Лесли Филлипс вспоминал о трех русских леди, работавших вместе с ним. Все они были из Российской империи. Все учились в Берлине. Все они оказались в Вустере. Они были дружны и часто проводили вечера вместе. Днем они говорили по-английски, хотя и с акцентом. Но когда они собирались после работы и вспоминали юность или детство, то о Берлине и университете они говорили по-немецки, а о России и детстве — по-русски. Филлипса немало удивляло, что русские леди, кажется, не замечали, на каком языке они друг с другом говорят.
Старшую из них звали Мария Рикерс-Овсянкина, среднюю — Тамара Дембо, а младшую — Евгения Ганфман.
Они все пережили революцию и эмиграцию и после Германии оказались в Америке. О Тамаре Дембо мы уже говорили в наших очерках, о Евгении Ганфман — речь впереди. А сегодня мы расскажем о Марии Рикерс-Овсянкиной.
Двойная фамилия
О российском периоде биографии Марии Рикерс-Овсянкиной мы знаем совсем немного. Мария Арсеньевна Рикерс-Овсянкина родилась в Чите 18 мая 1898. Ее отец был русский, а мать — немка.
Но уже с фамилией будущего психолога не все ясно. Некоторые биографы пишут (1), что ее девичья фамилия — Овсянкина, но в начале 30-х уже в Америке она вышла замуж и взяла двойную фамилию — Рикерс-Овсянкина. Подтверждают это тем, что ранние публикации, в том числе выполненная под руководством Курта Левина знаменитая работа об эффекте Овсянкиной, подписаны не двойной фамилией, а только «Овсянкина».
Но эта версия вызывает сомнения. Никаких следов мужа в биографии Рикерс-Овсянкиной отыскать не удается. Хотя в американский период своей жизни она вовсе не жила затворницей и сохранилось много ее писем, в том числе близкому ей человеку — психологу Дэвиду Шакоу. Но мужа она не упоминает. Не упоминают его и ее корреспонденты. Более того, в письме американскому коллеге Дону Адамсу, написанном в 1935 году, Рикерс-Овсянкина пишет: «Что касается вашего вопроса о моем имени, могу сообщить, что я не замужем, но мое полное имя — Мария А. Рикерс-Овсянкина, последнее — моя русская фамилия, которую я часто опускаю для простоты». Действительно для английского слуха «Рикерс» — проще, чем «Овсянкина» (2).
Вполне возможно, что «Рикерс» — это девичья фамилия матери Рикерс-Овсянкиной. Исследователь ее биографии Уильям Р. Вудворд рассказывает об эпизоде, который предварял окончательный переезд Рикерс-Овсянкиной в Америку. Дэвид Шакоу был готов взять ее на работу в Вустерскую психиатрическую больницу, но возникли финансовые трудности. Вудворд пишет: «Шакоу ответил, что может предложить только 850 долларов за должность «научного сотрудника» в государственной больнице Вустера при условии, что она найдет спонсора. Она попросила своего дядю по материнской линии, Ф. В. Рикерса из Бруклина, Нью-Йорк, внести залог» (Вудворд ссылается на письмо Рикерс-Овсянкиной Дэвиду Шакоу от 15 апреля 1931 года).
Если фамилия «дяди по материнской линии» — Рикерс, то велика вероятность, что и у его сестры, то есть у матери Рикерс-Овсянкиной, фамилия та же. По крайней мере, предположение о том, что фамилия Рикерс-Овсянкина составлена из фамилий родителей, выглядит более правдоподобным, чем сообщение о неуловимом «муже».
Может быть, и не стоило так подробно разбираться с фамилией героини этого очерка, но в этих переменах имен, становятся видны переломы ее судьбы: смены стран, языков, необходимость адаптации в новой, чужой среде. (Можно сказать, что такие «смены» стран не закончились даже после ее смерти: прожив больше 60 лет в Америке, она была похоронена в Германии). Этого Марии Рикерс-Овсянкиной выпало много, как, впрочем, и другим эмигрантам, которых выбросила из родной страны большевистская революция. А ведь ее судьба поначалу выглядела практически безоблачной.
Исследователь биографии Рикерс-Овсянкиной Леонард Хэндлер пишет, что ее отец «был президентом Дальневосточной ассоциации, а позже основал первый Русско-Азиатский банк. У нее было три сестры и брат. Семья переехала во Владивосток…, где отец Марии владел угольными шахтами; весь город зимой отапливался углем Овсянкина». (Хэндлер ссылается на сестру Марии — Ольгу Овсянкину-Некрасову, с которой он связывался 13 мая 1994 года (3). Возможно, речь идет о Дальневосточном отделении Русско-Азиатского банка — крупнейшего банка Российской империи в начале XX века, действительно имевшего отделения по всей стране, в том числе и во Владивостоке.
Домашнее имя Марии Рикерс-Овсянкиной было «Марика», так ее называли родные и близкие друзья. Она училась в гимназии во Владивостоке и закончила ее с золотой медалью. Но в России произошла революция, и все изменилось. Семью разметало по миру.
Берлин
Продолжать учебу в Санкт-Петербурге, как она планировала, Рикерс-Овсянкина не смогла и вместе с братом и сестрой эмигрировала. В 1920 году она оказалась в Берлине. Здесь она начала учебу в группе психолога Курта Левина. Здесь она познакомилась с Тамарой Дембо и другими эмигрантками из России, в том числе с Блюмой Зейгарник.
Блюма Зейгарник писала: «У каждого ученого есть пора “своего цветения”. Для К. Левина этой порой был берлинский период его творческой деятельности» (4).
Курт Левин — один из крупнейших представителей гештальтпсихологии, которая активно разрабатывалась в это время в Берлине. Наверно, можно даже сказать, что в основном она в 1920-е годы и была разработана. В 30-е годы многие представители гештальтпсихологии покинули Германию, многие перебрались в Америку. А там было не принято заниматься абстрактными теориями и развивалась в основном практическая психология.
Простой (и, вероятно, самый известный пример) гештальта привел Вольфганг Кёлер: это — мелодия. Мы слышим одну и ту же мелодию независимо от того, на какой высоте звучат ноты, какие у каждой из них длительности, в какой тональности она сыграна. С физической точки зрения, если мы будем рассматривать звуки, извлеченные трубой или извлеченные скрипкой, у них ничего не будет общего. Но главное — это отношения между нотами, если они сохраняются — мелодия неизменна. С мелодией связан и еще один из моментов: если мелодия неожиданно прерывается, мы чаще всего слышим, что она не закончена: целое не оформляется в нашем восприятии. Остается напряжение.
Вудворд пишет: «Гештальт, согласно которому мы воспринимаем целое вместо частей и отношения вместо точек, породил множество новых исследовательских практик в других областях психологии. Центром Гештальта стал Берлин, хотя его сторонники преподавали в Гиссене, Франкфурте, Йене и других городах… Курт Левин изложил общие методы и цели в своем эссе в 1927 году, предложив вместо того, чтобы брать среднего испытуемого на основе статистической частоты какого-либо показателя, проводить эксперимент, в котором экспериментатор пытается вызвать конкретное явление в искусственных экспериментальных условиях».
Следует отметить, что упоминание «точек», как неких первоначальных субстанций, от которых по большому счету ничего не зависит, восходит к великому математику Давиду Гильберту. Констанс Рид в своей книге о Гильберте приводит такой эпизод: «По дороге в Кёнигсберг на вокзале в Берлине он глубокомысленно заметил своим спутникам: «Следует добиться того, чтобы с равным успехом можно было говорить вместо точек, прямых и плоскостей о столах, стульях и пивных кружках»». Именно исходя из таких представлений и написана книга Гильберта «Основания геометрии» (1899): неважно, о чем мы говорим, важно, как соотносятся друг с другом объекты, о которых мы говорим. Так Гильберт и построил первую полную аксиоматику евклидовой геометрии (5). Гештальтпсихологи были люди образованные и, вполне возможно, работы Гильберта знали. По крайней мере Левин вполне серьезно интересовался математикой.
Практический, экспериментальный подход был близок американским психологам, но у Левина и его учеников под экспериментом всегда была сильная теоретическая основа. Как вспоминала Зейгарник, Левин часто говорил: «Без теории эксперимент — слеп и глух». А вот теория-то в Америке 20-30-х мало кого интересовала. И сам Курт Левин, и его ученицы приложили немало усилий, чтобы этот интерес в конце концов проснулся.
В Берлине группа Курта Левина поставила целую серию экспериментов, и один из них стал основой первой и, может быть, самой известной публикации Рикерс-Овсянкиной об «эффекте Овсянкиной» (6). Этот эксперимент являлся развитием работы другой ученицы Левина — Блюмы Зейгарник, поэтому скажем несколько слов об «эффекте Зейгарник».
Зейгарник пишет, «что экспериментальные работы школы К. Левина, вошедшие в фонд психологической науки…, были всего лишь дипломными работами студентов, проведенными под его руководством». С этим можно согласиться, но с одной небольшой поправкой «всего лишь дипломные работы» в «фонд психологической науки» не входят. Так что, не будем умалять достижения и Тамары Дембо, и Марии Овсянкиной и самой Блюмы Зейгарник. Она исследовала психологический эффект, заключающийся в том, что человек лучше запоминает прерванные действия, чем завершенные.
Блюма Зейгарник танцует с Куртом Левиным. Пикник под Берлином, 1931 год.
Зейгарник описала своего рода тестирование этой гипотезы самим Левиным. Он со своими студентами сидел в кафе. Психологи обсуждали психологию. Вдруг Левин подозвал официанта и спросил: «А что заказала та парочка в углу?» Официант даже не посмотрел в заказ и тут же ответил. Тогда Левин спросил: «А что заказывала парочка, которая уходит сейчас из кафе?» Официант задумался, но так и не смог вспомнить. Действительно, зачем помнить их заказ, если они уже расплатились? Левин таким образом показал, что мотивации сохранять в памяти событие, которое завершилось, — нет, и человек его спокойно забывает. А вот незавершенное событие он помнит очень хорошо.
Психолог Владимир Худик пишет: «Феномен воспроизведения незавершенных действий толковался К. Левиным с позиции теории поля, когда доступ к следам памяти облегчается при сохранении напряженности, которая возникает в начале действия и не разряжается полностью при неполном его завершении. В опытах К. Левина творческую деятельность детей прерывали и предлагали им другое занятие. В случае нереализованности остатка потенциала дети при первой возможности стремились завершить неоконченное дело» (7).
Классический эксперимент Зейгарник был проведен с 1924 по 1926 годы. Исследования проводились с детьми и взрослыми (всего 164 человека), которым предлагались различные простые задания: «решение головоломок», «надевание бусинок», «обратный счет» и др. Некоторые задания испытуемым давали нормально завершить, в то время как другие — прерывали. Как показали результаты эксперимента, испытуемые в два раза чаще могли вспомнить незавершенные действия, чем завершенные.
Зейгарник объяснила это тремя причинами: само наличие цели — решение задачи — как бы притягивает испытуемого, он хочет достичь цели сам, и он хочет выполнить просьбу экспериментатора. Во многих случаях, как отмечала Зейгарник, испытуемые «сопротивлялись прерыванию». Вероятно, они запоминали действие, чтобы его завершить позднее. А вот это проверила уже Овсянкина.
Ее эксперимент тоже был посвящен «эффекту памяти о незавершенных действиях». Испытуемым предлагали «сложить фигуру, разрезанную на части», «нарисовать предмет», «сложить головоломку». Как и в эксперименте Зейгарник, задания состоят и многочисленных мелких шагов. Решение задачи во многом линейно зависит от времени и испытуемый и экспериментатор в принципе могут оценить, сколько времени еще нужно.
Пазл из работы Марии Овсянкиной. Такие головоломки складывали участники ее экспериментов
Участники эксперимента (всего 125 человек) выполняли различные задания с прерыванием действий, которые моделировались экспериментатором. Например, как только испытуемый выполнял примерно половину задания или приближался к его завершению, экспериментатор вдруг предлагала ему перейти к другой задаче. При этом испытуемые иногда спрашивали: «Это задание уже не надо делать?» или говорили: «Сейчас, мне уже немного осталось». Но экспериментатор всегда настаивала на выполнении прерывании и немедленном переходе к другому заданию. Но как только испытуемые это новое задание завершали, они часто стремились доделать то задание, которое было прервано, даже если экспериментатор старалась им помешать, например, прятала материалы, необходимые для складывания головоломки.
Оказалось, что к невыполненному заданию возвращается 86% испытуемых, хотя их никто об этом не просит. Таким образом было показано, что само по себе согласие выполнить задачу формирует «квазипотребность», удовлетворение которой необходимо самому испытуемому. Возникшее при выполнении «напряжение» требовало «разрядки», иначе человек чувствовал себя неудовлетворенным. Комментируя работу Овсянкиной, К. Левин писал, что пока потребность не удовлетворена, напряжение остается и приводит к действию в направлении цели. (Цит. по Владимиру Худик.) Это яркая иллюстрация полевой теории Курта Левина.
Из тюрьмы в Берлине в психиатрическую больницу в Вустере
Все было хорошо. Был университет, были подруги. Был Курт Левин. Но все это кончилось. И надо было устраивать свою жизнь. И не только свою. В письмах Рикерс-Овсянкиной постоянно звучит тема семьи. Хотя, вероятно, замужем она никогда не была, а детей у нее не было. Но она все время в письмах вспоминает родных. Особенно часто, когда она уже обосновалась в Америке. Но это случилось не сразу.
Сначала она работала ассистентом в университете, тюремным психологом, исследователем в школе для умственно отсталых детей (так неполиткорректно говорили в то время). Так продолжалось три года — с 1928 по 1931. Но потом ей повезло. Ей помог молодой американский психолог Дональд Маккиннон, который учился у Левина.
Он написал письмо Дэвиду Шакоу, который работал в государственной психиатрической больнице Вустера. Вудворт приводит отрывок из этого письма: «Здесь, в Берлине, я получаю все виды психологии от Левина, Кёлера, Шпрангера, Вальтера Йенша и психоаналитиков. Я приехал, в частности, чтобы работать с Левиным… Он потрясающе живой… Я не знаю, каково ваше положение в настоящее время, но, думая, что вы, возможно, ищете хорошего ассистента, я хотел бы сообщить вам, что Овсянкина, так сказать, находится на рынке труда и надеется найти что-нибудь в Америке. Овсянкина, если вы не знали, — это фройляйн доктор… поскольку она получила докторскую степень под руководством Левина. Вы должны знать ее «Возобновление прерванных заданий» . Она — русская, антикоммунистка, вовремя выбравшаяся из родного города Владивостока. В настоящее время она является ассистентом Левина, но такая должность здесь не приносит больших денег, поэтому она ищет что-то другое… Она, вероятно, знает систему, методы и приемы Левина как никто другой».
Дэвид Шакоу, 1965 год
Шакоу заинтересовался этим предложением. Вообще, он достаточно легко брал интернов-эмигрантов. Он просто старался помочь. В этот момент Шакоу и написал то самое письмо, о котором мы говорили в начале очерка, о том, что он готов взять Овсянкину, но нужна денежная поддержка ее позиции. И очень удачно появился американский дядюшка — Рикерс, который Марии помог. Она перебралась в Америку в Массачусетс, в Вустер, где к этому времени уже работали Тамара Дембо и Евгения Ганфман. Это была большая удача. У Марии сложились длительные дружеские отношения со многими сотрудниками в Вустере и семьей Дэвида Шакоу. Их общение больше никогда не прерывалось вплоть до 1980 года, когда Шакоу не стало.
В те дни в Вустере было немного развлечений, и сотрудники собирались каждую неделю в доме Шакоу, чтобы послушать оперетты Гилберта и Салливана, и подпевали записям. Так начала складываться академическая карьера Рикерс-Овсянкиной в Америке. И она сложилась.
Неустойчивое равновесие
В 1935 году Рикерс-Овсянкина начала преподавать в Уитон Колледже. Это небольшой женский университет в Массачусетсе. В том, что она получила эту скромную позицию на неполный рабочий день была большая заслуга Шакоу. Он написал десятки рекомендательных писем и в конце концов добился своего. Сначала она преподавала в Уитоне психологию и русский язык. Постоянную позицию Рикерс-Овсянкина получила через 14 лет — в 1949 году она стала в Уитоне профессором.
Ее активность в эти годы впечатляет. Она преподавала на летних сессиях в колледже Маунт-Холиок, в Массачусетском технологическом институте и в Университете Орегона, занимала летнюю исследовательскую должность в Корнельском университете, была научным сотрудником в Гарварде, вела неформальные семинары по пятнам Роршаха в Бостоне и преподавала курсы по Роршаху в Северо-Восточном университете в Массачусетсе. Кажется, она бралась за любую работу, которую ей предлагали и которую удавалось получить. Судя по ее письмам коллегам, она постоянно посылала деньги родным в Германию и, возможно, в Россию. Кого-то из родных она смогла перевезти в Америку, и им тоже надо было помогать.
Эта большая преподавательская нагрузка, которую брала Рикерс-Овсянкина говорит еще и о ее неуверенности в своем положение. Да, сегодня всего много, но ведь завтра может ничего не остаться. Кто тогда поможет? Эта неустойчивость, к сожалению, далеко не сразу покидает эмигранта.
Мария Рикерс-Овсянкина, 1931 год, летнее купание.
Леонард Хэндлер пишет, что жизнь в Уитоне не очень-то нравилась Рикерс-Овсянкиной. Университет был местом вполне патриархальным и консервативным. Да и время было совсем не феминистское. От женщин ждали, что они будут приятными и уступчивыми. Но Рикерс-Овсянкина мало подходила под такой стандарт. Она вела себя жестко и говорила прямо и откровенно, если ей что-нибудь не нравилось. Ее стиль вызывал сопротивление и преподавателей, и администраторов.
Различия в американской и европейской университетских образовательных системах были для Рикерс-Овсянкиной настоящим потрясением. Она никак не могла привыкнуть к тому, что знания можно проверить с помощью тестов. Подготовка студенток ее тоже разочаровывала, особенно поначалу. Потом она заметила, что студентки совсем не так уж плохо подготовлены, просто их подготовка сильно отличается от той, к которой она привыкла в Европе.
Вместо того, чтобы избегать споров, Рикерс-Овсянкина прямо обвиняла преподавателей в консерватизме. Такой несколько взрывной стиль, хотя и сильно подпортил ее отношения с коллегами, неожиданно очень понравился студенткам. А это вызвало еще большее напряжение в отношениях с преподавателями.
Представить себе жизнь Рикерс-Овсянкиной в Уитоне можно, если посмотреть фильм «Улыбка Монны Лизы» (2003 год, режиссер Майк Ньюэлл) с Джулией Робертс в главной роли. Действие фильма происходит в 1950-ые годы. Героиня (преподаватель истории искусств) приезжает в женский Колледж Уэллсли, Массачусетс. Там она сталкивается с сопротивлением и неприятием ее методов другими преподавателями, и встречает любовь студенток. Атмосфера колледжа в фильме, вероятно, близка к Уитону, а героиня Робертс напоминает Рикерс-Овсянкину.
Хэндлер упоминает, что заметка в ее личном деле от президента колледжа сообщает, что она казалась «недовольной всем», включая ее зарплату в 1942 году в размере 2200 долларов (плюс проживание в кампусе и даже питание). Недовольство Рикерс-Овсянкиной вызвала слишком скромная прибавка к жалованию, которая составила всего 100 долларов.
Она жаловалась, что этой скудной зарплаты недостаточно, чтобы заботиться о четырех иждивенцах, которые, вероятно, были родственниками, бежавшими от войны в Европе. В какой-то момент, после подписания контракта в мае на следующий учебный год, она объявила, что уходит в другой кампус Уитона — в Иллинойсе — на существенно более высокую зарплату. Президент Уитона, объясняя ее поведение, писал, что у нее «другой менталитет по сравнению со «средним американцем»», и характеризовал ее как «женщину, которая большую часть жизни провела в чужих странах, где ей приходилось постоянно работать локтями». И президент колледжа, и другие преподаватели Уитона были совершенно не в восторге от такой напористой «русской леди». Но ее очень любили и ценили студентки. И, когда ситуация становилась особенно острой, президент Уитона ее защищал.
В конце лета 1939 года Рикерс-Овсянкина смогла поехать во Францию повидаться с родными, остававшимися в Европе. А 1 сентября началась Вторая мировая война. Рикерс-Овсянкина планировала в Шербуре сесть на немецкий лайнер, чтобы вернуться в Америку. Но планы пришлось резко менять. Она была вынуждена отправиться в Антверпен, и уже там она и еще 800 американцев сели на бельгийский корабль «Вестерланд», направляющийся в Соединенные Штаты. Корабль пересек Ла-Манш, постоянно рискуя подорваться на мине. Его «приветствовала» немецкая подводная лодка, но не атаковала, поскольку он шел под бельгийским нейтральным флагом. Меньше чем через год, 10 мая 1940 года, нейтралитет Бельгии германскую армию не смутил и, перечеркнув танками мирную страну, Германия вторглась во Францию.
Рикерс-Овсянкина очень долго не забывала (да ей и не давали забыть), что она иммигрант. Особенно трудно ей пришлось во время войны и потом в эпоху маккартизма. Если во время войны постоянно вызывало сомнение ее немецкое происхождение, то во времена Маккарти — русское. Ее шаткий статус отражен в письме президента Уитона Джорджу К. Маршаллу, тогдашнему госсекретарю. В нем, в частности, говорится: «Я не верю, что она связана или была связана с какими-либо коммунистическими или фашистскими организациями. Я считаю ее законопослушной и абсолютно ответственной гражданкой Америки. У меня нет колебаний в подтверждении ее хорошего характера или преданности правительству Соединенных Штатов».
Рикерс-Овсянкина очень беспокоилась о родных, оставшихся в Германии, и старалась им помочь. В письме коллеге доктору Александру Х. Минили от 29 декабря 1944 года она пишет: «Я не получаю писем от моей сестры (и ни от кого из моей семьи) в течение 18 месяцев. И все они находятся во вражеских странах». В какой-то момент во время войны Рикерс-Овсянкину собирались привлечь к работе в Управлении стратегических служб (эта организация — предшественник ЦРУ). Ей хотели предложить работу, для которой она хорошо подходила. Она — профессиональный психолог, прекрасно знающий Германию и немецкий язык, должна была помочь в выборе агентов разведки. Но назначение не состоялось «по административным причинам», хотя вероятнее всего по политическим. Ей не доверяли. И она это понимала.
Уитон Колледж. 1945 год
В 1949 году Рикерс-Овсянкина пришла в Университет Коннектикута, чтобы разработать докторскую программу по клинической психологии. Психолог Сэм Витриол, который помогал Рикерс-Овсянкиной разрабатывать программу, сообщал Хэндлеру, что она была популярным преподавателем, которого уважали аспиранты. Но она не очень хорошо разбиралась в статистике и не вполне чувствовала американский стиль исследований. Получилось так, что Рикерс-Овсянкина вернулась к постоянной и целенаправленной исследовательской работе спустя почти 20 лет. Она подходила к психологии не количественно, а скорее феноменологически. Ее так учили, а она была ученицей Курта Левина.
Витриол пишет, что Рикерс-Овсянкина обогатила учебную программу «всевозможными европейскими идеями» (например, работами Выготского), которые в конечном итоге стали популярными в американской психологии. В эпоху, когда клиническая и экспериментальная психология не всегда были совместимы в академических условиях, Рикерс-Овсянкина пыталась их объединить, взявшись за книгу, посвященную пятнам Роршаха.
Пятна Роршаха
В Коннектикуте Рикерс-Овсянкина начала собирать книгу «Психология Роршаха». Она ее именно собирала и была редактором книги. Ей самой принадлежит только вступительная глава. Но она сумела привлечь к работе целый ряд замечательных американских психологов, которые были увлечены идеями Рикерс-Овсянкиной.
В 1921 году швейцарский психолог Герман Роршах написал книгу «Психодиагностика», в которой предложил тест, известный с тех пор как «пятна Роршаха».
Герман Роршах. Начало 1920-х годов
Представьте себе лист белой бумаги. Вы капаете на него чернилами, а потом, не дав чернилам высохнуть, складываете лист пополам. Когда вы лист раскроете, на нем будет странная фигура, почти случайная, но симметричная по вертикальной оси (по линии сгиба).
Пятна Роршаха, это, конечно, не случайные кляксы, но сам элемент случайности в них обязателен. Никакой прямой и однозначной интерпретации быть не должно, каждый должен увидеть что-то свое.
Вы можете пройти вариант теста Роршаха, чтобы своими глазами увидеть, как он работает. Но только надо иметь ввиду, что самое трудное в этом тесте — это его интерпретация, и она требует квалификации профессионального психолога.
Роршах был первым интерпретатором своего теста. Он пришел к выводу, что если предложить пациенту рассказать, что он видит на картинке, можно сделать интересные выводы о его психологическом состоянии. Герман Роршах умер в 37 лет, через год после написания книги, и даже не успел ее издать. Она была издана только в 1927 году. Но этот тест постепенно завоевал популярность, хотя сомнений и скепсиса вызвал тоже немало. До сих пор интерпретация ответов пациента на тест Роршаха далеко неоднозначна, несмотря на попытки психологов ее формализовать.
Практически любая симметричная картинка — статична, но некоторые пациенты, которым Роршах показывал свои чернильные пятна видели движение. Он считал, что это показатель некоторой психической нестабильности и полагал, что глядя на эти «кляксы» человек бессознательно вспоминает свои сны.
Пятно Роршаха
Рикерс-Овсянкина попросила своих авторов сосредоточиться не на том, что происходит с пациентом, а на том, как это происходит. Причем для концептуализации результатов и интерпретаций психологи использовали мощную теоретическую основу. В книгу вошли концепции, опиравшиеся на теории Юнга, Фрейда и гештальтпсихологов.
Рикерс-Овсянкина цитирует в написанной ей первой главе книги Рудольфа Арнхейма — американского писателя и немецкого гештальтпсихолога, который учился в Берлине тогда же, когда и она только не у Левина, а у Вольфганга Кёлера. Арнхейм писал: «Визуальные формы стремятся в определенных направлениях, они содержат направленное напряжение. Они представляют собой событие, а не бытие». Поэтому, добавляет Рикерс-Овсянкина, феномен переживания движения при просмотре определенных карточек Роршаха «является не иллюзией или фантазией, а неотъемлемой чертой визуального восприятия». В этих словах трудно не узнать главную интенцию работ Дембо, Зейгарник и самой Овсянкиной: «событие, а не бытие», напряжение, а не статика.
Книга «Психология Роршаха» под редакцией Рикерс-Овсянкиной вышла в 1960 году. Сама Рикерс-Овсянкина в 1965 году вышла на пенсию и переехала в Беркли, Калифорния. Там она продолжала работать. Ей стало намного легче. Она наконец почувствовала себя спокойно и в житейском устройстве, и в финансовом. Ей было 67 лет.
Вудворд полагает, что, перебравшись в Америку, «она действительно выиграла от акцента на прикладной работе в Соединенных Штатах, а также от обилия кафедр психологии, которые нанимали ученых для проведения клинической работы. Она нашла постоянные должности в небольшом женском колледже и государственном университете, а также дополнительные должности преподавателя на неполный рабочий день и летом. После выхода на пенсию к ней также пришли мягкие деньги (soft money). Она успешно работала в клинической психологии, редактировала классическую книгу в этой области и занимала две постоянные должности. Ее исследования стали социально значимыми, хотя так и не стали количественными».
Психология Роршаха. Титульный лист. Rorschach psychology by Rickers-Ovsiankina, Maria A. (Maria Arsenjevna), editor, 1977. Publisher Huntington, N.Y., R.E. Krieger Pub.
В 1977 году Рикерс-Овсянкина подготовила второе издание «Психологии Роршаха», в котором многие главы были глубоко переработаны авторами. Леонард Хэндлер пишет в своей статье 1994 года, как он дает главы из этой, уже ставшей классической книги своим студентам: «Им нравится концептуальный фокус и связь между теорией и клиническим применением, и они говорят, что клинические примеры становятся более значимыми, когда они связаны с теорией».
В общем, европейские психологи добились того, чего хотели, правда, на это пришлось потратить полвека: американская психология, по крайней мере в ее академической части, стала глубокой теоретической дисциплиной. И в это вложили свои силы и Курт Левин, и его ученица — Рикерс-Овсянкина.
Она скончалась 28 сентября 1993 года, и ее прах был захоронен на семейном участке в Рендсбурге в Германии.
В некрологе коллеги-психологи написали: «Когда Марика переехала в Беркли, она продолжала вести очень активную жизнь. Она преподавала на курсах повышения квалификации в Калифорнийском университете в Беркли, часто посещала коллоквиумы и участвовала в пеших походах. Члены университетского сообщества, хотя и общались с Марикой только в конце ее жизни, описывают ее как энергичную и деятельную личность» (цит. по Вудворду).
В этих довольно общих словах неожиданно прозвучало детское имя Рикерс-Овсянкиной — Марика. Как будто она вернулась домой. От Беркли до Владивостока ведь недалеко — всего лишь Тихий океан.
Примечания
(1) См., например: «Anfang der 30er-Jahre verheiratete sie sich und trug in der Folge den Namen Rikkers-Ovsiankina». Bernadette Lindorfer (Wien). Maria A. Rickers-Ovsiankina (1898 – 1993).
(2) Цит. по William R. Woodward. Russian women émigrées in psychology: Informal Jewish Networks. History of Psychology 2010, Vol. 13, No. 2, 111–137. University of New Hampshire. Далее все ссылки на источник — по фамилии автора работы).
(3) Leonard Handler & Marvin W. Acklin (1995) Maria Rickers-Ovsiankina: A Russian Expatriate in America. A Review of Rorschach Psychology, Journal of Personality Assessment, 65:1, 169-185, DOI: 10.1207/s15327752jpa6501_13. Далее ссылки на источник даются по фамилии первого автора.
(4) Зейгарник Б. В. Теория личности Курта Левина. М.: Издательство Московского университета, 1981, стр. 118. Далее ссылки на источник даются по фамилии автора.
(5) Констанс Рид. Гильберт.
(6) Ovsiankina M. Die Wiederaufnahme von unterhrochenen Handlungen. Psycbologische Forschung, 1928, 2, 302‒389. Эта работа как раз подписана просто «Овсянкина» без двойной фамилии.
(7) Владимир Худик. Курт Левин: учитель и ученики, их вклад в мировую психологическую науку (к 125-летию со дня рождения). Коррекционно-педагогическое образование. 2015. № 3.
Владимир Губайловский 10.07.2024