НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
T-invariant продолжает проект, в рамках которого российские учёные и преподаватели на условиях анонимности рассказывают, как меняется их жизнь и их труд в условиях войны и тотального «закручивания гаек». В очередной записке культуролог, сотрудник одного из столичных вузов рассказывает, как внутренняя эмиграция способствует сохранению здравомыслия и почему, привыкая к мелким несправедливостям, впоследствии ты неизбежно должен будешь смириться и с крупными.
Я снизил свои обороты после того, как всё началось, и до осени 2022-го вообще ничего не писал. Не было мотивации к работе. Какая работа, если одолевают мысли о возможности ядерной атаки. Справиться с этим состоянием помогали хобби: шахматы, музыка, поездки по стране. Но как только объявили мобилизацию, я решил уехать. Страшно было, конечно, за самого себя. Но я понимал, что даже если я каким-то образом обеспечу себе бронь или способ скрыться от поисков со стороны военкомата, то не смогу спокойно перенести ощущение того, что моего соседа в любой момент могут забрать на войну. Как мне смотреть людям в глаза, общаться с ними, как будто ничего не случилось, если завтра их могут изъять из спокойной гражданской жизни? Представьте себе, что вы общаетесь с человеком, приговорённым к смерти, — сможете ли вы с ним спокойно взаимодействовать, строить совместные планы? Тогда я уехал, ещё не зная, вернусь или нет. Начал что-то писать по теме, не связанной с политикой (хотя я прежде её касался, даже если это было по части исследований литературы). Вообще-то мне надоели политические темы еще в 2020 году, и я стал больше заниматься литературоведением. Поэтому мне есть что исследовать и в условиях современного российского политического климата.
Сейчас я снова в России, на той же работе, но выезжать стало сложнее. С дистанционной работой стало более жёстко. К тому же для того, чтобы подать заявку на грант Российского научного фонда, теперь нужно постоянно находиться в России. Поэтому стало труднее планировать публикации в высокорейтинговых журналах: готовить их обычно всегда помогали дискуссии с зарубежными коллегами. Но требования вуза к международным публикациям снижаются. Хотя те же Сколково, ВШЭ или Дальневосточный федеральный университет формально продолжают поддерживать зарубежные публикации, делая оговорки, что темы не должны быть политическими, каким-либо образом оппозиционными. Кому-то уже начинают говорить в РНФ, что журналы не должны быть американскими. То есть, с одной стороны, это как бы знак качества, но для того же РНФ это может быть скорее минусом, чем плюсом. Такую статью могут просто не засчитать при отчёте, и лучше публиковаться в изданиях “дружественных стран”.
В нашей области круг тем пока стараются не ограничивать, и создаётся иллюзорное впечатление, что у нас ещё много возможностей. В результате работает эффект постепенного привыкания: люди смиряются с некоей несправедливостью, принимают это как норму, а через год им придётся смиряться с ещё большей несправедливостью. Поэтому те, кто не уедет в ближайшее время, скорее всего будут вынуждены принять все возможные ограничения — и уже без оглядки. И выхода, за исключением каких-то редких случаев, уже не будет.
Поэтому я ожидаю разделения сообщества учёных на тех, кто решился эмигрировать на Запад, и тех, кто остался в России. Это разделение будет углубляться. Поэтому тем, кто хочет планировать на перспективу, надо прямо сейчас решить: уезжать или оставаться.
Когда я говорю об этом с коллегами, они мне не возражают, но всё-таки видно, что они стараются не думать об этом. Отчасти такое поведение объясняется тем, что в топовых вузах у учёных больше опыта и шире кругозор. Это позволяет им искусно варьировать темы и смягчать острые углы. Наряду с этим я, как и они, вижу, насколько трудно оторваться от культурной среды, от российского контекста. Нынешние политические реалии тяжелы в особенности для гуманитариев; математиков вроде бы пока не заставляют утверждать, что дважды два равно пяти. В гуманитарной сфере это может быть равно семи, восьми, скольки угодно. Но я понимаю и решение некоторых остаться в России в качестве самопожертвования: нужно продолжать жить и работать для страны, оставаясь настоящим патриотом. Я знаю тех, кто, имея контракт в европейском вузе, отказались от него. Потому что даже несмотря на мобилизационный возраст они не могут отказаться от непосредственного российского контекста своей исследовательской работы, от своей востребованности (скорее не в плане найма, а в плане культурной среды, часть которой они составляют). Так или иначе, отъезд за рубеж с билетом в один конец может быть сродни мученичеству. Людям очень непросто отвыкать от привычной коммуникативной среды, известности; и никто не даст им гарантии, что за рубежом они смогут найти родную для себя среду или инкультурироваться в ту, что есть. Я уже не говорю о материальных лишениях, нестабильности, с которой человек неизменно сталкивается в эмиграции.
Но и готовность остаться в России при нынешнем политическом климате тоже готовность к мученичеству. Некоторые мои коллеги буквально так это и проговаривают. Я сам, к сожалению, к таким людям не отношусь, но вижу, что в профессиональном и в человеческом плане проявляется больше взаимной поддержки и консолидации, чем это было три года назад. Это всё маленькие сообщества, потому что узкие научные темы не могут объединять многих. Но эта взаимная помощь, думаю, в случае повторной мобилизации поможет кому-то избежать отправки на фронт. Участники таких узких кругов доверия не только учёные, но и преподаватели. Они не избегают обсуждения вопросов преподавания, и я не слышал, чтобы у кого-то были сложности со студентами. Наверное, дело в том, что такие узкие научные практики, как преподавание древних языков, далеко не всегда пересекаются с политикой. Может быть, эта область как раз меньше всего пострадает от войны. Судя по всему, особого давления на участников учебного процесса тут нет.
Важно, чтобы к тому моменту, когда ситуацию можно будет изменить к лучшему, в России сохранилась критическая масса здравомыслящих людей, даже если этого придётся добиваться за счет внутренней эмиграции, неафишируемой поддержки друг друга или даже переключения тем исследований с неодобряемых на более позволительные с точки зрения российской политики. В этом залог того, что Россия возродится.
Тут возможна библейская параллель, когда и люди в изгнании, и те, кто оставался в Иудее, стремились к одному и тому же — сохранить себя. Есть и более близкая параллель — с послереволюционной Россией, когда многие из оставшихся себя все-таки сохранили.
Они пережили сталинское время, заплатив за это разную цену. Пропп, Лотман, Паустовский, Ахматова избежали тюремного заключения. А Солженицын и Лихачёв прошли через тюремный ад. Я даже, играя в адвоката дьявола, предположу, что такой опыт выживания может иметь достаточно большое значение. Конечно, нехорошо так говорить, будто тут у нас какая-то жестокая лаборатория, но этого отвергать нельзя.
Несмотря на то, что большинство не может прямо протестовать против войны, есть те, кто может выступать, скажем, в защиту природы. И тут я вижу корреляцию, когда одно практически определяет другое, хотя бывают и такие природозащитники, которые считают, что необходимо отстаивать независимость Донбасса и бороться с украинскими националистами. Но в целом такая деятельность предполагает рефлексию по поводу несправедливости со стороны государства и, соответственно, сомнения в смысле СВО. По линии экологического движения я полагаю, что в России, пусть и имплицитным образом, будут развиваться независимые от современного идеологического влияния общественные группы, движения, горизонтальные сети, которые проявят себя при изменении политического режима в стране, или даже поспособствуют этому изменению. Причём нужно понимать, что мы сегодня не можем представлять, как именно и в какую сторону может произойти это изменение при смене политического режима. Не стоит тешить себя иллюзией, что избавление от нынешнего морока произойдёт обязательно по линии либерально-демократических идей. Тут может оказаться совершенно другой расклад, предугадать который невозможно. Понятно, что режиму сегодня не нравится любая независимая активность, в первую очередь политическая, но в определённой степени и экологическая. Потому что последняя хоть и не связана напрямую с политикой, имеет потенциал к политическим конфликтам, к включению международной повестки в российское поле.
Я ожидаю, что само общение с иностранцами будет все больше криминализироваться. И хотя ведущие вузы Москвы, Санкт-Петербурга, Казани, Екатеринбурга и некоторых других мегаполисов еще пытаются эту сферу относительно либерально регламентировать, общая тенденция ясна. Так можно сильно окуклиться, но, думаю, полностью все контакты перерубить не удастся. К лучшему ситуация всё же изменится, потому что никто из нас не вечен, в том числе в руководстве страны. Вопрос только в том, случится ли это на нашем веку.
5.07.2024