Как выглядит будущее российской математики сквозь оптику «утечки мозгов» 1990-х
Что помешает построить в условиях изоляции математику, сравнимую по мощи и многообразию с советской? Интеллектуальный разрыв поколений, порождающий геронтократию, маргинализацию и распространение псевдонаучных школ, предполагает член-корреспондент РАН Илья Шкредов.
Меньше всего мне хотелось бы заниматься пророчеством. В своих прогнозах я опираюсь на существующие тенденции и некоторые исторические аналогии. Простое перечисление того, что мы уже знаем, и невинная гипотеза, что идущие процессы в России будут продолжаться и только ускорятся, легко покажет нам, что ждет российскую математику.
Происходящий сегодня отток квалифицированных кадров из России, конечно, не первый. Чему нас учит прежний опыт?
Отъезд многих ученых в 1990-е, вызванный обычным в нашей стране отношением к человеку, нанес сильный удар математике и науке в целом.
Первым очевидным следствием этого отъезда стало то, что в России исчез целый ряд математических направлений. Нет, они не исчезли полностью, наверное, это и невозможно, но они перешли, так сказать, на более низкий энергетический уровень. Работы в этих областях продолжаются, но сравнить их с исследованиями периода расцвета советской математической школы совершенно невозможно. Многие из этих направлений были открыты советскими гениями, например, Андреем Колмогоровым. Тогда эти области науки были еще малы и могли нормально развиваться в пределах одной страны. Но они росли, приобретали известность в других странах, к ним подключались новые исследователи и новые школы. Отъезд большей части советских ученых оставил от таких областей только осколки, которые уже не собрать во что-то целое, даже если представить, что все уехавшие вернулись. Просто прошло время, ребенок покинул свою колыбель и больше в нее не помещается.
С другой стороны, разумеется, в СССР и России были и более полноводные реки, например, теория функций, которая имеет богатейшую историю. Здесь отъезд сказался не так критично, но общее правило сохранилось — и эти науки перешли на более низкий энергетический уровень. Здесь были пропущены целые сегменты современных исследований и, возможно, навсегда.
Второе следствие — это возникший после отъезда 90-х разрыв между поколениями. Уезжали, в основном, зрелые, сформировавшиеся ученые. Сложилась ситуация, когда деды учат внуков. В такой ситуации молодой исследователь оказывается в ловушке начального выбора. Ему придется либо ценой больших усилий развиваться самому, либо ограничиться узким кругом вопросов, не имея возможности выйти в открытое море современной математики. Возможно, это общая проблема для всех молодых исследователей во всем научном мире и решить ее удается далеко не каждому. Но отсутствие среднего поколения делает такой выход особенно трудным. Сверстники или несколько более старшие товарищи здесь вряд ли помогут. Увы, в результате часто происходит почти фрейдовская фиксация на юношеском сюжете.
Все это относится не только к кандидатам наук, но и к докторам, занимающимся какой-то локальной темой. Таких и сейчас немало, а станет еще больше. Это ведет к тому, что российская наука все дальше уходит от актуальных вопросов современной математики, становится все более изолированной и провинциальной.
Здесь нужно сделать две оговорки, которые, тем не менее, важны для полноты картины.
Во-первых, диалог между молодым и старшим поколениями, даже при отсутствии среднего, в последние 20 лет происходил. Очень хорошо, что молодые люди пусть и с большими сложностями, но смогли приобщиться к действительно трудным вещам и постановкам. Пусть эти задачи и не совсем современные, но некоторые до сих пор актуальны. Молодым людям ввиду естественной ограниченности кругозора это было полезно. Но это совершенно не помогло выработать вкус к современной математике, понять, какие задачи интересны всему математическому миру, а какие являются локальными.
Во-вторых, в некоторых математических дисциплинах российская наука конкурировала довольно успешно. Я говорю о так называемых молодых науках или шире — о молодых тематиках. В математике «возрастная» шкала своеобразна. Даже дисциплины, которые развиваются уже столетие, считаются младенцами. Но здесь я говорю о совсем «эмбрионах», которым всего несколько десятков лет. (Примером такого эмбриона может послужить комбинаторика, о которой Э. Семереди сказал, что сейчас она на таком же уровне, как теория чисел во времена П. Ферма). Молодым людям, чтобы дойти до самого фронта такой дисциплины, нет необходимости выучивать много. Здесь один математик или одна математическая школа могут контролировать всю область. В каком-то смысле в новое время повторился советский паттерн, о котором я уже говорил. Конечно, и при таких условиях успех мог быть достигнут и был достигнут, поскольку наши молодые люди ничем не хуже других. Думаю, что в таких «эмбриональных» направлениях можно будет успешно работать и во времена, когда это несчастье закончится. Но ясно, что более разветвленные науки с более высоким порогом вхождения, требующие большой учебы и участия разных математических школ — эти науки окажутся навсегда недоступны для российских исследователей.
Из этой моей конструкции очевидно вытекает, что ни о какой полноте и самодостаточности российской науки в новых условиях не может идти и речи (а следовательно, невозможен и фантасмагорический возврат к советскому периоду). Остается добавить лишь, что математическая Россия сейчас — это довольно маленькая страна, которая в дальнейшем станет еще меньше, а про почти повсеместное отставание текущих исследований в ней не говорил только ленивый.
Еще одно следствие обсуждаемого разрыва — это главенство многочисленного старшего поколения. Эти математики уже не способны достаточно динамично мыслить, они не успевают за ускоряющимся временем. Это — естественный процесс, и у него есть естественное решение: постепенная передача власти сильному среднему поколению, а затем и молодому. Но в реальности молодых ученых в России никто не принимает всерьез, а среднее поколение практически отсутствует. Что произойдет в новых условиях? Старшее поколение не помолодеет. Еще остающиеся в его рядах серьезные ученые нас покинут. Отъезд ученых и среднего, и молодого поколений еще больше расширит разрыв. В этом смысле образовавшая пропасть будет трагически уникальна для науки в России.
Хочется отметить и еще одну печальную тенденцию, которая, наверное, не связана напрямую с 90-ми, но которая будет прогрессировать в будущем. Я говорю о том, что совсем не ново для российской науки — это псевдонаучные школы. Если отбросить прямую недобросовестность, не требующую обсуждений, этот феномен можно рассматривать как следующую степень маргинализации. В такого рода «школах», пусть локальный, но честный научный труд, теряет всякий общекультурный смысл. И здесь как раз Россия не уникальна. Во многих странах происходит подобное. Печальнее всего судьба молодых людей, вовлеченных в работу таких псевдонаучных школ. Ведь молодые ученые могли бы дотянуться до современной математики, но при таких условиях у них нет шанса. Я даже думаю, что у них нет и мотивации выбираться из окружающего их вполне авторитетного карго-культа, поскольку это единственная им известная форма существования науки. Это даже хуже, чем ничего. Исходя из своего опыта мониторинга российской науки, я полагаю, что такие тенденции в будущем только разовьются.
Наука в России будет, никуда она не денется. В математике, которая не зависит от поставок оборудования, всегда можно сидеть и думать над чем-нибудь полезным. Но я говорю о качестве науки. Настоящий ученый (полагаю, что и настоящая наука) — это человек, который постоянно развивается. Пропустить пару лет — уже критично. А десять лет занятий какой-то административной деятельностью и/или выживанием уже не позволяют называть математика серьезным современным ученым.
Собственно, научный уровень — это не константа и не какое-то сокровенное знание. Это — переменная величина. Это — взгляды, которые должны меняться. Собственно, постоянно развивающийся опыт общения с наукой и определяет уровень ученого!
И до случившегося горя у нас было много математиков, которые на полном серьезе говорили о превосходном состоянии (по крайней мере, части) российской науки. В локальных координатах таких математиков это даже не было прямым враньем. Просто они мало что видели, им не с кем было себя сравнивать, как обстоят дела в мире они не знали (вспоминается ап. Павел с его «они измеряют себя самими собою и сравнивают себя с собою неразумно» 2 Кор 10:12). Все это еще одно следствие изоляции и провинциализма.
И до несчастья в России научный путь математика, стремящегося к решению общемировых задач, был труден, и его проходили лишь единицы. Сегодня я просто не вижу, как такой путь в принципе возможен. Да, можно развиваться, можно попытаться понять, что наработало человечество в одном конкретном вопросе, можно даже добиться относительного успеха в этом вопросе. Но самостоятельно осознать, что сделала достаточно глубокая наука, и выйти на самый передний край развитой области, пусть даже в конкретной точке, на это просто не хватает одной математической жизни.
Посмотрите на филдсовские премии (это еще один косвенный индикатор). Да, есть исключения, вроде Григория Перельмана (хотя, если посмотреть на его жизнь подробнее, не такое уж он и исключение). Но если говорить о нормальном пути, то филдсовская премия — это всегда командная работа. Даже не в том смысле, что для ее присуждения требуется работа сильной команды. Лауреат должен быть взращен и, можно сказать, «ускорен» общением с целым рядом сильных ученых и школ. Только быстро усвоив опыт предшествующих математических поколений и достигнув реальных постановок, он может, благодаря своему таланту, улететь в открытый космос. Станислав Смирнов был гением и в России, и заграницей, но полностью раскрыться в России, полагаю, он не сумел бы: слишком высокий барьер пришлось бы преодолеть.
Вероятно, в ближайшем будущем в России выживут или эмбрионы, у них наилучшие шансы, или относительно молодые направления, созданные в советский период. Сколько они продержатся? Я думаю, что здесь тоже не нужно гадать, а просто посмотреть, как скоро обычно умирает провинциальная школа, оставленная своим основателем. (Примеров такого рода в России очень много. Мне проще рассуждать о теории чисел: сейчас она умерла почти везде, кроме Москвы, в Хабаровске — вскоре после реформы РАН, в Питере — через некоторое время после Юрия Линника или Анатолия Андрианова). Сроки будут сравнимыми, хотя многое зависит и от накопленного «подкожного жира». Повторюсь еще раз, можно быть вполне самодостаточным в узкой теме, работая в небольшой группе, и получать результаты мирового уровня. Но общая тенденция будет направлена в сторону маргинализации. Кстати сказать, еще одним следствием из провинциальности и некоторым косвенным ее индикатором, является почти полное отсутствие в России универсальных математиков (вроде Теренса Тао и Питера Сарнака).
Наконец, возможно спросить, когда затянется эта рана. Этого я не знаю, но, почему-то на ум приходит немецкая наука, которая, несмотря на Герда Фалтингса и Петера Шольце, окончательно так и не оправилась. Не хочется приукрашивать или преувеличивать, а хочется, чтобы эти простые рассуждения были проговорены и введены в рациональное поле.
Текст: ИЛЬЯ ШКРЕДОВ
Илья Шкредов 20.03.2023