«Если не можешь противостоять злу, постарайся хотя бы понять его»

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+

T-invariant продолжает проект, в рамках которого российские учёные и преподаватели на условиях анонимности рассказывают, как меняется их жизнь и их труд в условиях войны и тотального «закручивания гаек». В очередной записке социальный учёный одного из исследовательских институтов столицы рассказывает, какие коренные изменения произошли в обществе в последние годы и почему Россия такая же часть глобальных перемен, как и весь остальной мир.

Когда мы говорим о войне и нынешней катастрофе, перед глазами встаёт череда людей из разных регионов России, из разных слоёв и разных поколений. Сегодня мы наблюдаем атомарность, характерную для позднего брежневского периода, когда людей не интересовало, что происходит в общественной жизни. Тогда нам пропаганда рассказывала сказки, что американская цивилизация основана на индивидуализме, а советская цивилизация была коллективистская. Но это полная чушь, никакого коллективизма в России, которая дана нам в советском опыте, никогда не было. Однако конец 1980-х и начало 1990-х годов оказались отмечены резким ростом интереса к общественной жизни, и он в какой-то мере сохранился. А если брать модели территориального самоуправления, то такой их взлет, как сегодня, мне тогда и не снился.

При всех ужасах государственного подавления в условиях СВО такие явления, как инициативное бюджетирование у нас развиты лучше, чем во многих развитых странах мира.

Людей, в первую очередь, интересует местная жизнь. Их не интересует жизнь большого сообщества — если, конечно, их не заставлять, как в случае с «помощью фронту» или чем-то в этом роде. Однако это действие не политическое, а моральное. Его определяет убеждение, что ты ответственен за свою единственную жизнь, потому что другой не будет.

В начале СВО у людей была иллюзия, что всё это быстро закончится. Но уже через полгода большинство трезвомыслящих поняло, что это не так. И они отвернулись от общественного, закрылись в себе. Но то же самое мы наблюдаем в других странах. Из-за закостенелости Запада оказывается, что мы, азиаты, мировые процессы понимаем и чувствуем лучше. При этом наши 35-45-летние оказались обманутым поколением. Их пичкали универсализмом, они в него поверили, но он улетучился. Следующее же за ними поколение — это совершенно другие люди. У них гипертрофированный этический взгляд на жизнь, они думают о себе как о людях ответственных, но для них не существует такой вещи, как коллективная вина.

Общая тенденция, в которую хотя бы частично вливалось наше общество до февраля 2022 года, такова, что люди не хотят себя слишком обременять формально. Сожительство становится распространённой формой, как та же позиция чайлдфри, которую власти сейчас хотят представить как экстремистскую идеологию. При этом понятно, что деторождение максимально откладывается по соображениям неопределённости сегодняшнего дня. Те, кому сейчас 35-45, взрослели в эпоху не советской власти, а универсалистских идей. Они жили в условиях пускай бедных, но предсказуемых. Сейчас же они понимают, что про завтра никто ничего не знает.

Важно понимать, что среднее поколение россиян готово на существенное урезание своих потребностей: пускай у меня будут небольшие деньги, но это то, что сделал я сам. Им тяжело работать в условиях традиционного найма и со стороны государства, и со стороны бизнеса. Потому что и то, и другое в их понимании бандиты или идиоты, которые всегда говорят или делают мерзости или глупости. Поэтому лучше действовать самостоятельно, пусть и с очень серьёзными ограничениями. Это самоограничения во имя независимости, пусть даже не во имя свободы.

Впрочем, это по преимуществу происходит в больших городах. В малых же мне тоже приходится встречаться с людьми и проводить с ними занятия. Однако там я такого поколения вообще не вижу. Приходится сталкиваться с теми, кому уже за 40, которые если и активны в гражданском смысле, то по-другому. Их волнуют не Петрийчук и Беркович, а то, что нужно устроить фестиваль, собрать людей, создать центр такого-то развития. Здесь не заметен дух гражданской культуры и критики, направленной на большие структуры.

Однако, в этом состоит глобальный тренд или, как говорил мой хороший друг Джон Урри, всемирные потоки. Примерно так Владимир Даль писал в своем толковом словаре об определении слова «народ». Он удивительно пророчески понял, что такое народ — это то, что народилось, биологическая масса. Не вписывайте в неё никаких других характеристик. Жить своей собственностью, обустраивать маленький мир вокруг себя — так в России живут примерно 15-20 миллионов, то есть та группа, которая проявляет главные глобальные тенденции. И всё это резко контрастирует с тем, в какие условия поставила наше общество война. Среди отражаемых у нас глобальных тенденций — возможность постоянно менять место жительства, не привязываться к собственности. Или, например, если свяжешь жизнь с человеком, а потом с ним придётся её делить, то зачем тебе это надо? А ещё сосредоточенность на здоровом образе жизни. Тут просто революционные перемены происходят. Тыквенный латте, интересно, к этому относится? Многие русские сегодня не стесняются учиться, получают второе и третье образование не ради дипломов, а ради независимости от нанимателя. А «продолжение фамилии»? У моего близкого друга, академика, три дочери и семеро внуков, и никого в его роду по объективной причине больше с его фамилией не будет. Ну да, говорит он, пусть так.

Вот куда мы в принципе движемся: стандартные биографии не устанавливаются, нет устойчивых моделей академических и даже чиновничьих карьер. Образ науки стал непредсказуем. Школа — непредсказуема, сколь ни говорили бы сегодня о насаждении пропаганды в образовании. Здравоохранение — совершенно непонятно, как теперь выстраивается. Есть отдельные прекрасные гении-врачи, а система так и не сложилась. И все пытаются нащупать для себя такие образы жизни, такие стили, которые помогут не умереть с голоду, но при этом не вписаться в формальные карьеры, которые заканчиваются либо войной, либо тюрьмой.

Появилось много богатых в сферах, куда люди поневоле вкладывают деньги, поэтому в той же медицине заработки очень высокие. Разница между социальными слоями, основной массой работающих людей и массой управленческой становится совершенно невообразимой. Это же невозможно, чтобы ректор университета получал по 5 миллионов в месяц при средней зарплате профессора в 100 тысяч рублей, а в провинции и того меньше.

При этом не существует никакой формальной институциональной матрицы. Есть только межличностные отношения. Я ставленник такого-то министра, потом придет другой министр, меня выкинут, поэтому надо сейчас побольше «наворовать». При всей преступности советского тоталитаризма при нем были институциональные матрицы и стандартные биографии. Среди руководства советских вузов было много именитых учёных, а сейчас нет ни одного. Я уж не говорю о том, как чиновники покупают псевдо-дипломы.

Раньше глобализация шла вширь, влияя на национальные интересы. Сейчас же мир становится более лоскутным. Я не очень понимаю, что может быть социологического в рассуждениях о постправде. Мы всё-таки ещё из того поколения, для кого существуют некоторые источники, так сказать, верифицируемого знания, то есть того, что может быть проверено. А на смену этому идёт поколение, которое обладает совершенно иным практическим разумом. Они мыслят по-другому, не употребляя сложных терминов, не особо удивляясь тому, что нас вообще-то удивляет очень сильно, что бомбят мирные города.

Насколько замылены сейчас в нашей культуре такие слова, как гражданское общество, демократия! Но и понятия с негативной семантикой тоже замылены: чуть что, так сразу начинают говорить «фашисты». Да, есть безразличие к чужой жизни и смерти, есть откровенное душегубство, но почему это именно фашизм, как сетует, например, знаменитый историк Тимоти Снайдер, который оказывается в плену старой терминологии, уже не подходящей к новым реалиям? В его терминах больше половины мира можно назвать фашистским. А что, Азербайджан — это фашистское государство? Поэтому я считаю, что эти слова лучше не употреблять, если есть такая возможность. Хотя мне порой кажется, что тоталитаризм способен нанести меньший ущерб миру, чем радикальный национализм.

Мы были воспитаны в атеистической среде, но мы также люди, которые пропустили через себя и религиозное восприятие мира. Поэтому я полагаю, что советский человек был в известном смысле подвержен культуре вины. Он легко соглашался, что в чём-то виновен, и от него требовали признание виновности с самого нижнего до самого верхнего уровня. В этой связи вспоминается анализ саморазоблачения по Олегу Хархордину, автору книги «Обличать и лицемерить».

Актуальные видео о науке во время войны, интервью, подкасты и стримы со знаменитыми учёными — на YouTube-канале T-invariant. Станьте нашим подписчиком!

Сейчас снова заговорили о соотношении вины и ответственности. Ответственность — это что-то не очень понятное, то, что скорее воспринимается как ответственность за себя и своих ближних, не более. А в советские годы было выражение «ответственный работник». Мне кажется, что ответственность и виновность тогда были неразрывны. А в постсоветские времена ответственность и виновность полностью разошлись, и это главная характеристика нашего времени. Да, мы повторяем те же глупости, что были в XVIII и в XIX веках, но это вещи внешние. А то, что про вину и ответственность, — это глубинное.

В нашей социологии по-прежнему идут споры, остался ли наш человек советским или он уже другой. Лев Гудков считает, что остался, и производит на этот счёт всякую публицистику. В плане научного понимания это, конечно, чушь. Следует говорить не о советском или несоветском, а о том, какую форму ответственности готов брать на себя человек. Ближе ли человек к советскому типу, ищущему себя в распределительной системе? Но как только он выходит за пределы распределительной системы, он перестаёт быть «совком». Условия жизни ему не дают быть таким. Поскольку институциональная матрица в стране очень сильно изменилась, элиты ведут себя в советском смысле безответственно, как и большинство рядовых граждан. А это и есть тот нерв, на котором держится весь сегодняшний политический дискурс в стране.

Наши фундаменталисты пытаются найти себя в каких-то традиционных «скрепах», что есть чушь несусветная. Тем более найти для себя оправдание в православии. Ссылаются часто на Ивана Ильина. Но когда его называют русским фашистом, то и это тоже ерунда. Никаким он фашистом не был. Он, конечно, заигрывал с Гитлером, но по той же причине, по которой Черчилль заигрывал со Сталиным, будучи, как Черчилль, готовым пойти на сделку даже с самим дьяволом, дабы разрушить коммунизм в мире.

Необходимость создать впечатление — такова была вся русская политика за последние 400 лет. Ничего другого в ней не было, никакой сущности — лишь бы только казаться, а не быть. И они, не стесняясь, в этом признавались. Об этом не раз говорил Пётр Первый. Екатерина Вторая вообще всю свою политику на этом строила. Её волновало только то, как она будет восприниматься на европейском Западе. А потом появился Ленин. Большевистская политика, казалось бы, могла выстроиться немножечко по-другому. Но она оказалась слишком догматичной, и поэтому быстро рухнула. И снова пошли теперь уже сталинские потёмкинские деревни, придумки для обоснования своего господства и больше ничего.

Сегодня людей судьба занесла на разные позиции, и они вынуждены играть по этим правилам, прекрасно понимая, что иначе система их уничтожит. Например, те же Греф или Кудрин. И того, и другого жизнь потрепала — дай боже. И только наивный Чубайс полагал, что он при любом режиме выживет и всё сможет. Но не смог. То, что сейчас с ним происходит, — полное позорище. В нынешней ситуации лучше быть Кудриным, чем Чубайсом.

Я с Алексеем Кудриным был достаточно тесно связан, и он у меня никогда не вызывал никаких симпатий. Смысл в том, что в погоне за патримониальным успехом такие люди шли на сделку со своей совестью, если вообще она у них была. У Галича есть такое: «И ты можешь лгать, и можешь блудить, и друзей предавать гуртом! А то, что придется потом платить, так ведь это ж, пойми, потом!» Вот так они и живут, по этой версии сделки с дьяволом.

Кто были раньше наши авторитеты? Владимир Войнович, Булат Окуджава, Фазиль Искандер. Версия Искандера и версия Ханны Арендт — если не можешь противостоять подлости, то, по крайней мере, не участвуй в ней. То же самое у Солженицына почти дословно. Да, им было от этого тяжело, кто-то сидел. А кто-то не сидел, но в подлости старался не участвовать.

А что дополнительно по этому поводу писала Арендт? Если ты не можешь противостоять насилию и подлости, то, по крайней мере, постарайся их понять. Не только не участвовать в них, но — понять. Вот почему европейское мышление, в том числе мышление научное, было готово и к фашизму, и к преодолению фашизма, и оно быстро его преодолело. Мы же на такое пока не способны, потому что не пытались понять. Есть и такой вариант понимания: я действительно вхожу в шкуру этого зла и вижу весь тот ужас, потому что и сам могу стать таким.

Очень важно понимать: то, что происходит сейчас у нас в стране, не является уникально российским. Мы такая же часть глобальных перемен, как и весь остальной мир. Но разница заключается в том, что мы являемся наиболее полной калькой глобализации, где на этих гигантских просторах, географических и социальных, расположены все возможные вариации. У нас есть и глубоко архаичные общественные состояния, и самые модерные. В общем, «дом Облонских».

Мы живем в условиях асинхронного и асимметричного общества. У нас много исторических времён одновременно. А асимметричность в том, что соседи на одной территории могут быть абсолютно не похожи по своим векторам развития. И многое напоминает о том, что, если хочешь понять, что такое ад, — просто загляни в него. Если хочешь понять, куда придет мир через десять лет, загляни сюда, к нам.

Вот такой у нас Чаадаев. Кому он симпатичен, пытаются превратить его в западника. Кому он не симпатичен, пытаются превратить его в славянофила. Очень ценный для нашей истории, умный, хотя, в принципе, неприятный типаж.