НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
Шестнадцатый очерк из цикла «Создатели» посвящен Евгении Максимовне Ханфманн, выдающемуся психологу, профессору Брандейс Университета. Она родилась в Санкт-Петербурге, училась в Германии, работала в Соединенных Штатах, где сделала карьеру в области исследований, преподавания и психотерапии. Совместно с RASA (Russian-American Science Association) T-invariant продолжает публикацию серии биографических очерков «Создатели».
Мы пишем очерки для цикла «Создатели» уже полтора года. И неизбежно наши герои встречаются на страницах сайта T-invariant. Но особое место в цикле занимают очерки о трех женщинах — замечательных психологах. Их многое сближает. Они не только уехали из Российской империи почти в одно время и оказались в США тоже почти одновременно, они еще и учились в Германии в 1920-е годы, дружили и поддерживали друг друга более полувека. Есть и другие биографические совпадения: каждая из них прожила долгую насыщенную жизнь, полностью посвященную науке, и ни одна из них не была замужем.
Старшую из них звали Мария Рикерс-Овсянкина (о ней мы рассказывали в очерке «Притяжение цели»), среднюю — Тамара Дембо (о ней очерк «Укротительница гнева»), а младшую — Евгения Ханфманн, о ней мы расскажем в этом очерке.
Ученица Евгении Ханфманн американский психолог и историк психологии Марианна Зиммель пишет: «Евгения Ханфманн была человеком, чьи ценности были кристально ясны… Суть имеет значение, а внешность — нет». Марианна Зиммель написала «Посвящение Евгении Ханфманн 1905-1983» (1). В нашем очерке мы будет во многом отталкиваться от этого рассказа благодарной ученицы и коллеги.
Детство и революция
Евгения Максимовна (Моисеевна) Ханфманн родилась 3 марта 1905 года в Санкт-Петербурге. Ее отец, Максим (Моисей) Ганфман, был политическим журналистом и членом Конституционно-демократической партии (партии кадетов). Он происходил из еврейской семьи, но чтобы жениться на женщине, воспитанной в Русской православной церкви, ему пришлось креститься. Его жена Екатерина, мать Евгении, получила высшее образование, была учительницей, женщиной энергичной, интеллектуально любознательной и твердой в своих убеждениях. Она и была движущей силой в семье. Евгения была первым ребенком в семье и единственной девочкой. За ней последовали три брата, сделавшие впоследствии успешные карьеры в США: Александр, ставший инженером, Джордж (Георгий) — стипендиат Гарвардского университета, а впоследствии профессор истории искусств и археологии, и Андрей (Эндрю) — экономист и профессор Колледжа Эвергрин, штат Вашингтон.
В автобиографическом очерке Ханфманн пишет о своем детстве: «Мне было двенадцать лет, когда русская революция разрушила жизнь моей страны и моей семьи и стерла все мысли о будущем. В годы Гражданской войны и голода все наши заботы сводились к тому, чтобы выжить сегодня и завтра. Мы переезжали с места на место в поисках безопасности, крова и еды. Я работала время от времени, чтобы иметь продовольственную карточку. В школу я ходила нерегулярно, планов на будущее у меня не было. Когда после окончания Гражданской войны мы уехали из России в Литву, на родину моего отца, возвращение к относительно нормальному существованию казалось чудом»
Ханфманн училась в русской гимназии в Каунасе, Литва и окончила ее в 1921 году. В следующем году она вместе с матерью и братьями переехала в Берлин, где при транслитерации их фамилии с кириллицы на латиницу первоначальный русский вариант «Ганфман» превратился в «Ханфманн». Этого написания мы и будем придерживаться.
Оstjuden в Веймарской республике
Зиммель пишет, что Евгения Ханфманн собиралась учиться в Берлине, но обнаружила, что вход в университет закрыт для «0stjuden» — восточных евреев-эмигрантов.
Это сообщение Зиммель (подтвержденное цитатой из автобиографии Ханфманн, которую мы дальше приведем и обсудим) выглядит довольно неожиданно на фоне биографий других героев наших очерков и их коллег: и Тамара Дембо, и Блюма Зейгарник (урожденная Герштейн), и Гита Биренбаум — известные в будущем психологи, были восточными еврейками (0stjuden), и они учились у еврея Курта Левина — одного из видных представителей гештальтпсихологии — именно в Берлинском университете и примерно в то же самое время. Кажется, Евгения Ханфманн отлично бы вписалась в этот удивительно талантливый коллектив (как будущее и показало, когда с двумя левинскими ученицами — Дембо и Овсянкиной — Ханфманн работала в Вустере, а с Дембо они даже жили какое-то время в одной комнате).
Семья переехала в Йену, где находился один из немногих немецких университетов, в который Евгения Ханфманн смогла поступить. Ее интересы были связаны с литературой и философией в самом широком смысле. Она, например, вспоминала, что «читала «Психологию» Уильяма Джеймса во время бомбардировки Киева, стараясь не обращать внимания на взрывы» (Это перекликается с воспоминаниями еще одного героя наших очерков Георгия Гамова, который во время революции в Одессе тоже закрывался книгой от обстрела: «…помню день, когда я читал книгу по евклидовой геометрии около окна в нашей квартире, и оконное стекло вдруг разбилось вдребезги от ударной волны от артиллерийского снаряда, разорвавшегося на соседней улице».)
Выбор психологии в качестве предмета изучения для Ханфманн во многом определялся ее положением «восточной еврейки», ведь даже в Йене далеко не все были готовы ее принять. Одним из немногих исключений был Вильгельм Петерс.
Вильгельм Петерс. https://www.fsv.uni-jena.de/en/22664/history
Ханфманн вспоминает: «Петерс — профессор психологии, австрийский еврей и социалист, приветствовал иностранцев в своих лабораториях и на семинарах, в то время как большинство его коллег этого не делали. На улице я часто чувствовала себя чужаком, человеком без страны и без прав, но в Психологическом институте я нашла дружеское общение, интеллектуальный стимул и тепло. Мой учитель был эклектиком, остро интересующимся широким кругом вопросов, не склонным к абстрактному теоретизированию, осторожным в своих методах. Назначая мне проблему для диссертации, он учитывал мой интерес к психологии мышления и систематическому самоанализу. Я всерьез взялась за работу».
Согласно конституции Веймарской республики (1919) евреи были уравнены в правах с гражданами Германии других национальностей. Но после Первой мировой войны в стране произошел подъем антисемитизма. Он был связан и с тяжелым экономическим положением и гиперинфляцией, и с моральным состоянием после поражения в Первой мировой войне и Версальского мира. Виноватых особо не искали: это — евреи.
Историк Вальдемар Шмидт в своей работе, посвященной антисемитизму в Веймарской республике пишет: «Только в 1920 г. было издано… 7,5 млн листовок и 4,8 млн различных проспектов с антисемитским содержанием».(3)
Антисемитизм был связан в том числе и с массовой иммиграцией восточных евреев: в Германию с 1919 по 1923 годы въехали около 100 тысяч 0stjuden. Их не очень жаловали не только немцы, но и ассимилированные в Германии westjuden, в том числе и в академической среде, которые, с одной стороны, видели в «понаехавших» конкурентов, а с другой — считали себя выше и образованнее и боялись, что их спутают с этой «местечковой» публикой.
Общее напряжение было таким сильным, что в Берлине в квартале Шойненфиртель, где была низкая аренда и селились восточные евреи, произошел погром. Дарья Клингенберг, научная сотрудница Европейского университета Виадрина, рассказала изданию «Немецкая волна»: «5 ноября 1923 года разъяренная толпа немецких граждан, подогреваемая организованными фашистскими группами, прокатилась по району Шойненфиртель. Участники погрома били стекла в витринах и ломали товары в магазинах, избивали людей, мародерствовали. Полиция пассивно смотрела на разгул насилия со стороны и не вмешивалась целых два дня». Это произошло за 10 лет до прихода Гитлера к власти.
Архивное фото: Шойненфиртель, 1925 год. https://www.dw.com/ru/pogrom-v-berline-usvoilo-li-nemeckoe-obsestvo-etot-strasnyj-urok/a-67318157
Курт Левин не был Ostjuden. Хотя он был польским евреем, но происходил из той части Польши, которая входила в Германию, его родным языком был немецкий и его воспринимали как «своего». Еще больше этому способствовало то, что Левин был ветераном войны: он участвовал в Первой мировой и получил ранение. А отношение к ветеранам в Веймаре было уважительным.
Но и лаборатория Левина, и Психологический институт Петерса были не нормой, а, скорее, редкими «островками толерантности», где могли найти «интеллектуальный стимул и тепло» эмигрантки Ostjudin. То, что Ханфманн не попала к Левину в целом не удивительно, учитывая, что она была на тот момент в Берлине недавно и ориентировалась в академической среде не слишком свободно. Возможно, она просто не знала, что такой «островок толерантности» есть и в Берлинском университете.
В 1927 году она получила докторскую степень, защитив диссертацию о формировании визуальных ассоциаций. (4) Но дальше ее академическая карьера застопорилась.
В то время практически единственной работой для психолога в Европе была научная деятельность, «но университетские должности были немногочисленны и практически закрыты для таких, как я. Немецкие факультеты не приветствовали иностранцев. В Литве я имела право на гражданство, но не знала языка», — вспоминает Ханфманн.
Ханфманн уехала из Йены к отцу, который в это время переехал в Ригу, и устроилась там на канцелярскую работу. Через год профессор Петерс, настаивавший на том, чтобы она вернулась к научной работе, предложил ей должность ассистента в Йенском психологическом институте. Она вернулась и в течение следующих двух лет преподавала в университете и проводила совместные с Петерсом исследования в институте.
Все пути ведут в Массачусетс
Петерс не видел возможности продвинуть ее по академической лестнице, но он с оптимизмом смотрел на ее научные перспективы. Он рекомендовал Ханфманн на временную двухлетнюю должность в лаборатории Курта Коффки в Колледже Смита, Нортхемптон, США.
Коффка был впечатлен диссертацией Ханфманн и считал, что она вполне вписывается в рамки гештальтпсихологии. Вольфганг Кёлер по просьбе Коффки еще в Германии провел собеседование с кандидатами на две вакансии в лаборатории Коффки и выбрал Ханфманн и Тамару Дембо.
Петерс считал, что в течение двух лет политическая ситуация в Германии улучшится, и тогда он сможет предложить Ханфманн карьерную позицию в Йене. Однако она не была столь оптимистична: уезжая в 1930 году в Америку, она оформила визу, которая позволила бы ей остаться в Соединенных Штатах после окончания срока ее работы в Колледже Смита.
Будучи ведущим сотрудником исследовательской кафедры в Колледже Смита, Коффка в 1927 году получил финансирование для небольшой лаборатории на пять лет. Именно туда он и пригласил молодых психологов из Европы. Ханфманн и Дембо приехали в 1930 году.
Фриц Хайдер. https://www.gf.org/fellows/fritz-heider/
В том же году из лаборатории Уильяма Штерна в Гамбурге приехал в Америку Фриц Хайдер, чтобы работать в школе Кларка для глухих, где он вскоре встретил и женился на своей коллеге Грейс Мур. Хайдеры участвовали во многих мероприятиях в лаборатории Коффки. Фриц Хайдер приехал на относительно скромную должность в Америке, оставив место в престижной лаборатории в Европе. Он не был евреем, и его жизни вроде бы ничего не угрожало. Но его беспокоили происходившие в Германии перемены, а с другой стороны — его пригласил Коффка, работать с которым ему было интересно. В любом случае Хайдер выиграл. В Америке он стал одним из ведущих специалистов по социальной психологии. В группу Коффки вошла и Молли Харроуэр — в будущем выдающийся клинический психолог.
Курт Коффка и Молли Харроуэр. Архив истории американской психологии. Russian women e´migre´es in psychology: Informal Jewish Networks. William R. Woodward. University of New Hampshire.
Это была интеллектуально очень живая группа молодых психологов на взлете карьеры. Они много работали экспериментально и знакомились с большими теоретическими проблемами психологии. Позже Ханфманн описывала эту лабораторию как «немного башню из слоновой кости», где она была очень счастлива.
Но в 1932 году средства лаборатории закончились. Ханфманн не вернулась в Германию, где к власти вот-вот должен был прийти Гитлер. В охваченных депрессией Соединенных Штатах академическая работа была недоступна. Но Ханфманн повезло. По предложению Марии Рикерс-Овсянкиной, Дэвид Шакоу пригласил Ханфманн и Дембо на должности «психологов за зарплату санитара» (как вспоминала Ханфманн) в государственной психиатрической больнице Вустера.
Вустерская государственная больница. Административный корпус. Википедия.
Вустерская государственная больница была основана в 1830 году. Это была одна из первых подобных больниц в стране, и в разные годы она становилась ведущей психиатрической клиникой в Соединенных Штатах. На рубеже XIX и XX веков Адольф Мейер был суперинтендантом Вустера и заложил основы исследовательской деятельности, которой больница прославилась в 1930-1940-х годах. В 1920-х годах была создана отдельная исследовательская служба. В 1928 году Дэвид Шакоу стал главным психологом и директором психологических исследований в Вустере.
Курт Гольдштейн. https://www.natureinstitute.org/about/kurt-goldstein
В течение четырех лет, проведенных Ханфманн в Вустере, среди ее коллег были многие выдающиеся психологи и психиатры, в том числе Андраш Ангъял, Генри Мюррей и Курт Гольдштейн.
Работы Гольдштейна высоко ценил учитель Ханфманн — Вильгельм Петерс, и, вероятнее всего, она была с ними знакома еще в Йене. Знакомство с Гольдштейном сильно повлияло на научную работу Ханфманн, она многое у него почерпнула, в частности, применение Гольдштейном идей гештальтпсихологии в клинической практике, особенно в нейропсихологии. Гольдштейн был человеком публичным и активным, к тому же левых взглядов, и очень влиятельным в Германии. Он вообще-то чудом ускользнул. В 1933 году его арестовали, но быстро выпустили. Вероятно, его спасло только то, что нацистский режим еще недостаточно развернулся с репрессиями. Учеником Гольдштейна был психолог Абрахам Маслоу («строитель» знаменитой пирамиды), с ним Ханфманн еще предстояло работать вместе.
До приезда в Вустер Ханфманн не сталкивалась с психиатрическими пациентами и клинической психологией, и новые проблемы и вопросы, которые перед ней встали, ее вдохновили. Вначале она занималась социально-психологическими проблемами, например, изучением реакции вновь поступивших пациентов на больничную обстановку. Она узнала о психологическом тестировании, в том числе о тесте Роршаха, который как раз в то время начали применять в Америке психологи из Европы. (Одной из первых это начала делать Рикерс-Овсянкина).
Работая в Колледже Смита и в Вустере, Ханфманн познакомилась с методами психоанализа, и это возродило ее давний интерес к психологии личности. Она стала постепенно вовлекаться и в исследование когнитивных нарушений. Вместе с Гольдштейном и Рикерс-Овсянкиной она подробно исследовала пациента со зрительной агнозией (нарушение зрительного восприятия), и результатом этих исследований стала классическая монография «Случай Ланути», опубликованная в 1944 году.
Фигурки для теста на формирование понятий. Фигурки с надписями были предложены Выготским и Сахаровым. Ханфманн и Касанин изменили инструкцию к тесту и применили его для выявления нарушений при шизофрении, когда испытуемый не может верно классифицировать фигурки. Они же ввели ограничение по времени.
Исследования шизофренического мышления привлекли к Ханфманн внимание Якова Касанина из Чикаго, который стремился развить и продолжить исследования Льва Выготского. Касанин получил средства от Масонского фонда на свои исследования, и в 1936 году Ханфманн покинула Вустер, чтобы работать с Касаниным в больнице Майкла Риза в Чикаго, где она провела очень продуктивные три года. Результатом этой работы стал ряд статей и монография «Концептуальное мышление при шизофрении», основанная в значительной степени на методике, которая стала известна как «Тест Ханфманн-Касанина».
Якоб (Яков) Касанин. https://siarchives.si.edu/collections/siris_arc_397744
К концу 1930-х годов перед Ханфманн встала трудная задача совсем неакадемического характера. Ей нужно было вывезти свою мать и братьев из нацистской Германии в США. Барьеры стояли по обе стороны: и вывезти их было трудно, поскольку Германия все сильнее закрывалась, и ввезти было непросто, поскольку им нужны были американские визы. Ханфманн была старшей сестрой в семье, и на нее легла забота о жизни братьев и матери. Она использовала все свои академические связи. И она справилась. То, что ее братья остались живы и сделали успешные карьеры в США, конечно, во многом ее заслуга.
1933 год, район Шойненфиртель. Фото: akg-images/picture-alliance. https://www.dw.com/ru/pogrom-v-berline-usvoilo-li-nemeckoe-obsestvo-etot-strasnyj-urok/a-67318157
В 1939 году Ханфманн получила свою первую академическую должность — преподавателя в колледже Маунт-Холиок, Саут-Хадли, штат Массачусетс. Она проработала там пять лет, за это время ее повысили до доцента. Однако после ее предыдущих работ: и с Коффкой, и с Шакоу, и с Касаниным — Маунт-Холиок стал для нее разочарованием.
Она описывает этот период как довольно бесплодный. Ханфманн пишет: «Мне нравились те немногие курсы, где я могла использовать свои непосредственные знания в той или иной области, чтобы увлечь студентов. Однако часто мне приходилось читать лекции вежливой, но незаинтересованной аудитории, используя предписанные учебники, в которых бесконечно обсуждались вопросы природы и воспитания (nature-nurture — T-i) или другие непродуктивные дилеммы».
Проблему «nature-nurture» можно определить так: развитие человека определяет его наследственность или социальное окружение? Этот вопрос до сих пор стоит в психологии. Особенно он обострился в последние годы в связи возможностью появления «дизайнерских детей», то есть таких, чей геном специально поправлен. Но в 1930-1940-е годы, вопрос nature-nurture, вполне мог показаться «бесплодным»: слишком мало было известно о наследственности.
Тем не менее психолог и известный в будущем политик Джон Вильям Гарднер, бывший в то время сотрудником той же, что и Ханфманн, кафедры Маунт-Холиок, вспоминает о ней, как о прекрасном преподавателе, ученом, хорошо информированном и очень уважаемом коллеге.
Это было трудное время для нее, но, к счастью, у нее были друзья и единомышленники. И они были недалеко от Саут-Хадли. Она приобрела машину, и, хотя ей никогда не нравилось водить, это позволяло ей навещать в Нортгемптоне Хайдеров (это совсем рядом 15-20 км), в Вустере — супругов Шакоу (это подальше — около 100 км), в Нортоне — Рикерс-Овсянкину, которая преподавала в Уитонском колледже (это немногим более 100 км). Иногда она встречалась и с Гольдштейном, но он в это время работал в Колумбийском университете в Нью-Йорке, а это уже довольно далеко. В последний год ее работы в Маунт-Холиоке Тамара Дембо присоединилась к преподавателям колледжа, и две подруги жили в одном доме, как когда-то в Вустере.
«Таинственное приглашение»
В 1944 году Ханфманн получила «таинственное приглашение». Ей предложили принять участие в важной работе в Вашингтоне. Среди ее знакомых в проекте участвовали коллега по Маунт-Холиок Джон Гарднер (вероятно, он ее и рекомендовал) и психолог Генри Александр Мюррей, с которым она была знакома еще по Вустеру. Она согласилась и поступила на работу в недавно сформированное секретное Управление стратегических служб (Office of Strategic Services — OSS, в будущем ставшее ЦРУ) на станции S, расположенной в загородном поместье в Фэрфаксе, штат Вирджиния.
Мюррей возглавил так называемый Штаб по оценке агентов, в который вошли многие известные психологи. Работал с Мюррем и Курт Левин, давно к тому времени перебравшийся в Америку. Задача психологов заключалась в оценке пригодности кандидатов для разведывательной, диверсионной или пропагандистской работы в тылу врага.
По словам Мюррея: «Оценка людей — это наука и искусство делать достаточные выводы на основе недостаточных данных». Психологи должны были разработать, насколько это было возможно, собственные методы и критерии и совершенствовать их по мере работы.
Ханфманн отлично вписалась в напряженную работу. Ей особенно нравилось проводить свободные интервью с кандидатами и обобщать наблюдения многих сотрудников, чтобы получить целостные индивидуальные портреты испытуемых. Она вспоминал: «Я становилась клиницистом. И все же это были не типичные клинические пациенты. Это были люди, обладающие значительной личной силой и стабильностью». По завершении программы она была одним из пяти сотрудников, написавших основные разделы итогового отчета «Оценка мужчин».
Подготовка первых американских оперативников в школе OSS, где занятия в классе по шпионажу и саботажу были столь же важны, как и эмоциональная устойчивость, необходимая для выживания в тылу врага.
https://sofrep.com/specialoperations/how-oss-operatives-were-assessed-and-selected/
Одним из тестов, на основании которого делались выводы и оценивались кандидаты, был так называемый «Строительный тест»(5). Кандидату давалось десять минут на то, чтобы построить квадратную коробку площадью пять футов из подсобных материалов. Для выполнения работы ему назначали двух «помощников». На самом деле оба помощника были психологами или ассистентами, которые испытуемому мешали. Один из них казался абсолютно некомпетентным и делал все время что-то не то, другой — агрессивно критиковал работу. Это задание так и не было ни разу выполнено в отведенное время. То есть, несмотря на простоту задания, выполнить его было нельзя, но испытуемый этого не знал. Это было настоящим испытанием не только на лидерство и социальные отношения, но и на эмоциональную устойчивость. Некоторые кандидаты во время теста физически нападали на своих «помощников». После прохождения теста испытуемому ставилась оценка по пятибалльной шкале.
Если кандидат оказывал на «помощника» физическое воздействие, он как правило получал низкую оценку. Но был и такой вариант. Проявивший агрессию кандидат мог убедительно и спокойно («Спокойствие, главное спокойствие!») объяснить, что он так себя повел не потому, что потерял самообладание, а потому, что счел необходимым остановить «помощника», который поставил проект под угрозу.
Это тест очень напоминает работу Тамары Дембо о гневе, которую она выполнила под руководством Курта Левина. Дизайн «Строительного теста» напоминает эксперимент Дембо в частности тем, что Дембо или ее помощники тоже мешали испытуемым достичь поставленной перед ними цели и следили за тем, как разгорается гнев. Дембо не принимала участия в работе OSS, но ее работа была хорошо известна, в том числе и Ханфманн, и, конечно, Левину, под чьим руководством она делалась, так что влияние экспериментов Дембо на дизайн «Строительного теста» вполне вероятно.
Женщина в Гарварде
После бурных лет, проведенных в OSS, Ханфманн могла, но не захотела возвращаться в Маунт-Холиок. Вместо этого в 1946 году она получила должность лектора по клинической психологии на новом факультете социальных отношений Гарвардского университета. Она начала работу и в Русском исследовательском центре при Гарварде. Началась холодная война и сотрудники центра стали, вероятно, первыми в Америке «советологами».
Ханфманн нравилось работать с яркими студентами, чьи дипломные работы она курировала, и со зрелыми послевоенными аспирантами, чьими диссертациями она руководила. Она активно участвовала во многих новых начинаниях в клинике и на факультете.
В рамках исследований жизни за железным занавесом, проводимых Русским исследовательским центром, Ханфманн с небольшой группой ученых отправилась в Германию, чтобы опросить советских граждан, которые остались в Европе после войны, отказавшись вернуться на родину. Об этом опыте она написала: «Это было настоящее воссоединение с моим прошлым. Я встретилась лицом к лицу с людьми, во многом похожими на тех, кого я знала в детстве, но пережившими катастрофы и лишения и все еще ведущими шаткую и неопределенную жизнь «перемещенных лиц». Я не питала иллюзий относительно советского государства, но реальность, переданная через эти интервью, оказалась хуже самой страшной фантазии. Но большинство людей, которых мы изучали, полностью сохранили свою человечность».
В Гарварде не все было гладко. Ханфманн практически всю жизнь сталкивалась с той или иной формой дискриминации. В Германии она была Ostjuden, в Америке долгие годы — лицом без гражданства, но именно в просвещенном Гарварде ей напомнили, что она… женщина.
Ханфманн пишет: «В конце первого года в Гарварде мой руководитель, сияя, сообщил мне, что факультет единогласно рекомендовал пригласить меня на следующие три года. Вскоре после этого он сообщил мне с вытянутым лицом, что декан отклонил эту просьбу. Причина? Трехлетний контракт давал бы мне право присутствовать на заседаниях факультета, а ни одна женщина никогда не присутствовала на заседаниях Гарвардского факультета искусств и наук! “»Значит, давно пора это сделать», — сказала я (хотя лично я с удовольствием отказалась бы от этой привилегии). У декана было другое решение: он гарантировал мне три годовых назначения подряд. В течение этих трех лет по условиям пожертвования на создание кафедры в Рэдклиффе стало обязательным и возможным назначить на должность профессора выдающуюся женщину-историка. Учитывая этот прецедент, мое следующее переназначение было обычным трехлетним. Я посетила одно собрание факультета — просто, чтобы подтвердить свое подозрение, что я не так уж много пропустила… Воспоминания о моем первом переназначении и о некоторых других случаях, подчеркивающих аномалию «женщины в Гарварде», остались со мной как история абсурдных анахронизмов, которыми я могу побаловать своих друзей». Таким образом Ханфманн сломала еще одну стену: она стала первой женщиной, которая «присутствовала на заседаниях Гарвардского факультета искусств и наук». Это было не так и давно — в 1950 году.
Профессор Брандейс Университета
В 1952 году, по настоянию Абрахама Маслоу, Ханфманн перешла в Брандейс Университет, Уолтхэм, штат Массачусетс, на должность профессора психологии и директора Центра психологического консультирования, который еще только создавался. Это был вызов, к которому она отнеслась с энтузиазмом.
Абрахам Маслоу. Википедия.
Ее коллега, психолог Рикардо Морант, с которым Ханфманн работала вместе больше 20 лет, в своей речи ее памяти в 1983 году рассказал, с чего она начинала в Брандейсе:
«Начав с нуля, Ханфманн создала то, что многие считали к концу ее директорства лучшим университетским консультационным центром в стране. Сомнение в том, что хоть что-то получится, были велики. Это был 1952 год, Брандейс существовал всего 4 года, у него не было ни эндаумента, ни преподавательского состава, и он даже не был аккредитован. Это было просто не то место, которое могло бы привлечь нормальных, стабильных, стремящихся вверх, хорошо адаптированных молодых людей. Да оно их и не привлекло. Кто придет в неаккредитованный университет, не зная, будет ли у него нормальный диплом через четыре года?… Первых студентов можно разделить на две группы. Одна состояла в основном из спортсменов, которых набрали, чтобы наше имя поскорее попало в газеты, хотя бы на спортивные страницы. Другая — странная смесь недоучек, которых не приняли в других местах, и чудаков, индивидуалистов необычайно ярких, одаренных, совершенно непочтительных и готовых доказать, что факультет не прав, что бы он ни говорил. Успех Центра консультирования Ханфманн во многом объясняется ее способностью убедить студентов и весьма нерешительную администрацию в том, что Центр должен быть не только местом последней консультации для больных или депрессивных подростков, а, скорее, продолжением образовательного процесса, куда студенты могут обратиться, чтобы узнать больше о самих себе». (6)
Гуманитарный корпус Брандейс Университета. 1965 год. Википедия.
Администрация не всегда благосклонно относилась к деятельности Центра. В некоторых случаях Ханфманн одерживала победу, например, в борьбе за неприкосновенность частной жизни студентов и конфиденциальность разговоров с психологом, но в других вопросах ей приходилось уступать. Но это была работа, которая приносила ей огромное удовлетворение и впоследствии привела к нескольким крупным научным результатам.
Ее педагогическая деятельность в Консультационном центре не ограничивалась терапией студентов. Она была учителем для своих младших коллег и стала примером и личным другом для многих из них. С начала 1960-х годов к ней стали обращаться за советом и помощью другие учебные заведения, в том числе колледж Вассар и Новый колледж в Сарасоте, штат Флорида.
В первые годы работы в Брандейсе Ханфманн вела курсы и семинары и активно участвовала в делах факультета психологии, но с ростом Центра у нее не осталось на это времени. Исключением был аспирантский семинар по психопатологии, который она вела в течение многих лет, иногда вместе с психиатром Гарри Рэндом. После того как Маслоу отказался от должности заведующего кафедрой, ее занял Морант, но в течение года Ханфманн его замещала.
Будучи погруженной в повседневную деятельность Консультационного центра, терапевтические, преподавательские и административные обязанности, в подготовку публикаций, Ханфманн продолжала заниматься систематическими проблемами. В 1953 году она написала главу о тесте Выготского в сборник, опубликованный Артуром Вайдером и Дэвидом Векслером. В начале 1960-х годов она вместе с Гертрудой Вакар выступила редактором и переводчиком книги Выготского «Мышление и язык». Она написала главу «Гольдштейн и Выготский» для сборника статей, посвященного памяти Курта Гольдштейна.
Зиммель разделяет научную деятельность Ханфманн на два периода: анализ когнитивных процессов в первой половине карьеры и психология личности — в самом широком смысле — во второй. Конечно, ее исследовательские интересы сильно пересекались, но траектория поиска была примерно такой: от части к целому.
Зиммель пишет, что диссертация Ханфманн и последующая работа с Петерсом, а затем с Коффкой касались проблем восприятия и связи перцептивной деятельности с «высшими психическими процессами». Эти высшие психические процессы стали одним из направлений ее исследований в Вустере: изучение нарушений мышления у пациентов с травмами или заболеваниями мозга, в том числе у пациентов с шизофренией. Затем последовала работа по формированию понятий при шизофрении с Якобом Касаниным. Тест Ханфманн-Касанина привлек к ней внимание широкого круга психологов. В 1940-е годы имя Евгении Ханфманн было известно всем, кто хоть немного интересовался шизофреническим мышлением. «Это верно и сегодня», — отмечает Зиммель.
Подобно тому, как опыт работы в Вустере послужил толчком к научному осмыслению шизофрении, опыт работы в программе оценки OSS привел к тому, что основным интересом Ханфманн стали проблемы личности. Она стала превосходным интервьюером, но при этом она не увязала в деталях. Ее коллеги сначала в OSS, а затем в Гарвардской психологической клинике и Русском исследовательском центре по достоинству оценили ее умение синтезировать и интегрировать данные самых разных типов из самых разных источников. Она была автором нескольких глав книги «Оценка мужчин», выпущенной по завершении программы OSS. (7)
После перевода книги Выготского Ханфманн приступила к другому крупному редакторскому проекту.
Законы целого
Андраш Ангьял. Википедия
Во время работы в Вустере она познакомилась с Андрашем Ангьялом, и на нее произвело большое впечатление его мышление. После смерти он оставил незаконченную рукопись. Теперь, когда Ханфманн сама активно занималась психотерапией, она столкнулась с теми же проблемами, которые волновали Ангьяла, и она решила, что его идеи не могут пропасть.
Подготовка и редактирование чужой рукописи, особенно, когда ученого уже нет в живых, — это кропотливая и вообще-то неблагодарная работа, но Ханфманн считала своим долгом завершить работу коллеги. Это был трудный проект, но она не отступила. В 1968 году вместе с Ричардом Джонсом она выпустила книгу Ангьяла под названием «Невроз и лечение: Холистическая теория».(8)
Обложка книги Андраша Ангьяла. Neurosis and Treatment: A Holistic Theory. https://archive.org/details/neurosistreatmen0000angy
В классической книге Келвина Холла и Гарднера Линдсея «Теории личности» (9)
есть глава «Организмическая теория». В ней авторы пишут: «Организм всегда ведет себя как единое, а не как собрание разрозненных частей. Сознание и тело – не отдельные сущности, а сознание не состоит из независимых способностей или элементов, как тело не состоит из независимых органов и процессов… Законы целого управляют функционированием частей. Следовательно, для того, чтобы понять функционирование любой составляющей организма, нужно открыть общие законы функционирования всего организма. Это – основная нить организмической теории».
В этой главе психологи излагают три «организмические теории» — Курта Гольдштейна, Абрахама Маслоу и Андраша Ангьяла. Со всеми этими выдающимися психологами Ханфманн связывало многолетнее знакомство и научное сотрудничество. А при изложении теории Ангьяла, Холл и Линдсей опираются на книгу, подготовленную Ханфманн (она в тот момент только что вышла). Ханфманн не создала своей теории личности, но многое сделала для того, чтобы близкие ей теоретические взгляды стали известны научному сообществу.
Когда эти «организмические теории» создавались — в 1950-1960 годы — они выглядели довольно абстрактно, но сегодня мы уже многое знаем, например, о воздействии кишечного микробиома на мозг (и обратно), о механизмах памяти и обучения иммунной системы и о ее взаимодействии с нервной системой, и многих других моментах, которые демонстрируют глубокую связь «высших психических процессов» со всем организмом. Теория «единого организма» уже не кажется чем-то произвольным. Психологи снова всматриваются в «организм, как единое».
Евгении Ханфманн было 78 лет, когда у нее случился инсульт. Она умерла через две недели 14 сентября 1983 года, в больнице Уолтхэма.
Зиммель пишет: «Хотя Ханфманн не считала себя важной персоной, она знала, какие вопросы важны, и могла приложить огромную энергию и убедительность для их защиты. Она была теплым и преданным другом для пациентов, студентов и коллег, для своей матери, братьев и их семей, твердым помощником в трудные времена и счастливым виновником торжества в радостных случаях. У нее было прекрасное чувство соответствия ситуации и чувство комического. Под скромным покровом она являла собой сущность сильной русской женщины. Она была редким человеком».
Примечания
(1) Marianne L. Simmel. A tribute to Eugenia Hanfmann, 1905-1983.
https://onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1002/1520-6696(198610)22:4%3C348::AID-JHBS2300220406%3E3.0.CO;2-E.
(2) Agnes N. O’Connell and Nancy Felipe Russo, Models of Achievement: Refections of Eminent Women in Psychology (New York: Columbia University Press, 1983), p. 141-142. Эта и последующие цитаты из автобиографии даются по очерку Марианны Зиммель.
(3) Вальдемар Шмидт. Пресса Веймарской республики об антисемитизме (1919–1923 гг.). — История повседневности. – 2024. – No. 1. – С. 166–182 https://lengu.ru/mag/istoriya-povsednevnosti/archive/126/1084.
(4) Eugenia Hanfmann, “Die Entstehung visueller Assoziationen,” Zeitschrift fur Psychologie 105 (1928).
(5) Цит. по A thesis presented to the Faculty of the U.S. Army Command and General Staff College in partial fulfillment of the requirements for the degree MASTER OF MILITARY ART AND SCIENCE. by LOUIE M. BANKS III, MAJ, USA B.A., University of New Orleans, Louisiana, 1980 M.A., University of Southern Mississippi, 1983 Ph.D., University of Southern Mississippi, 1985 https://apps.dtic.mil/sti/citations/ADA299376.
(6) Memorial minutes entered by Ricardo Morant, Brandeis University Faculty Meeting, 16 September 1983. Цип. по очерку Марианны Зиммель.
(7) The OSS Assessment Staff, Assessment of Men: Selection of Personnel for the Office of Strategic Services (New York: Rinehart & Co., 1948, reprint, New York: Johnson Reprint Corp., 1978),
(8) Andras Angyal, Neurosis and Treatment: A Holistic Theory, ed. Eugenia Hanfmann and Richard M. Jones (New York: John Wiley, 1965; New York: Da Capo Press, 1982.
(9) C. S. Hall, G. Lindsey. Theories of Personality. New York: John Wiley and Sons, 1970
перевод: Келвин С. Холл и Гарднер Линдсея. Теории личности. Перевод И.Б. Гриншпун
М.: «КСП+», 1997)
Владимир Губайловский 28.01.2025