После вторжения России в Украину страны, входящие в НАТО и ЕС (а также Япония, Швейцария и ряд других стран) ввели против России экономические санкции, включающие либо полный запрет на торговлю, либо существенные ограничения торгового оборота. Это сильно ударило по отраслям экономики, зависимость которых от импорта высокотехнологичной продукции была критической. Одна из таких отраслей — экспериментальные научные исследования. Тем не менее, многие университетские и академические лаборатории продолжают работать. О том, как это остается возможным, T-invariant рассказывает кандидат химических наук, автор более 200 работ в области органической химии и структурной химии природных соединений Александр Чижов.
ОТ РЕДАКЦИИ. Поскольку статья содержит потенциально чувствительную информацию, имена процитированных экспертов скрыты, а названия организаций даются в обобщенном виде.
Люди старшего поколения помнят агитпроповские плакаты, изображавшие советского ученого-химика: солидный очкарик держит в руках колбу с какой-то жидкостью. Не то чтобы этот художественный образ не имеет отношения к жизни, просто он устарел лет на сто. Да, колбы и прочая стеклянная посуда остаются важным аксессуаром в работе химиков и специалистов смежных специальностей, но для проведения работ на современном уровне требуется много других материальных компонентов. Во-первых, круг исследуемых объектов сильно расширился. Во-вторых, появились мощные и чувствительные физико-химические методы анализа состава объектов и структуры веществ (газовая хроматография (ГХ), высокоэффективная жидкостная хроматография (ВЭЖХ), электронная и инфракрасная (ИК) спектроскопия, спектрометрия ядерного магнитного резонанса (ЯМР), масс-спектрометрия (МС), рентгеноструктурный (РСА) и рентгенофазовый (РФА) анализы, электронная микроскопия (ЭМ), рентгеноэлектронная спектрометрия (РЭС) и многое другое). Эти методы позволили резко поднять достоверность и производительность научной работы и одновременно сократить массу исследуемых образцов на много порядков. В-третьих, возросшие сложность и разнообразие работы привели к разделению труда, а следовательно, потребовали координации работы больших коллективов и межинститутских, а то и интернациональных коллабораций. С точки зрения организации науки это привело к тому, что хорошее (т.е. такое, что может быть принято в индексируемый научный журнал) исследование провести силами одного-двух исполнителей при минимальном оснащении («на коленке») вне научной инфраструктуры стало невозможным уже полвека назад. К исходу первой четверти XXI века это стало чем-то очевидным, что и обсуждать неловко. 5-10 авторов на первой странице статьи (и неизвестное количество участников, скрытое в «благодарностях») — норма.
Наука стала дорогостоящим занятием. Стоимость небольшого исследования на уровне диплома или магистерской диссертации начинается от нескольких тысяч долларов, а большого проекта — от миллионов. Дорогие приборы (например, обеспечивающие доступность методов, перечисленных выше, балансовая стоимость от десятков тысяч до десятков миллионов долларов), чаще всего бывают собраны в центрах коллективного пользования (ЦКП) для обеспечения работы многих лабораторий и проектов. На таких приборах работают либо узкие специалисты (штатные операторы), либо специально обученные сотрудники, а работоспособность обеспечивают узкоспециализированные инженеры (будь то штатные сотрудники или приглашенные по договорам обслуживания сотрудники фирм-поставщиков). Важно отметить, что примерно с 1990-х годов надежность приборов в целом возросла, а ремонтопригодность — упала. Устранить серьезную поломку в современном ЯМР- или масс-спектрометре при помощи тестера и паяльника стало невозможным. Ремонт производится заменой целого блока, поставляемого фирмой-изготовителем; как правило, они узкоспециализированы до марки прибора, а то и до модификации. Таким образом, потребитель высокотехнологичных дорогих приборов жестко привязан к их производителю. Замена поставщика — дорогостоящий и болезненный процесс. Что касается дешевого (повседневного) лабораторного оборудования и расходных материалов и реактивов, то в этом случае, как правило, жесткая привязка отсутствует (но и тут бывают исключения, например, размеры стаканов для разных центрифуг не всегда совпадают). Правда, часто встает вопрос качества, который сам потребитель вынужден выяснять опытным путем, не полагаясь на яркие рекламные картинки. Процесс поддержания экспериментальных исследований напоминает закупки еды и предметов для домохозяйства: он должен быть непрерывным, эксперименты «съедают» реактивы и расходные материалы, лабораторная посуда бьется, как и домашняя. А крышу и трубы приходится чинить и изредка менять — как и приборы.
Главные новости о жизни учёных во время войны, видео и инфографика — в телеграм-канале T-invariant. Подпишитесь, чтобы не пропустить.
Импортозамещение в лабораториях
Кто начинал научную карьеру во времена СССР, наверное, помнят большие банки с большой буквой «Р» на этикетке. Это был товарный знак НПО «Реахим», советской монополии, производившей на множестве заводов СССР большое количество разнообразных реактивов, в основном — неорганических (солей, кислот и щелочей) в крупной фасовке. В ходу были реактивы из стран СЭВ. Достать настоящий импорт (из капиталистических стран) считалось удачей. Ограниченный выбор реагентов сильно тормозил развитие химии, прежде всего, органического синтеза: у химиков была своего рода самоцензура при планировании работы, нельзя было планировать использование «дефицитного» реактива, чтобы не ставить под угрозу достижение цели. Многое из того, что на Западе уже тогда было доступно коммерчески, под заказ, приходилось делать самим, тратя время и силы. Вся эта градация ценностей рухнула вместе с СССР и СЭВ, «Реахим» тихо исчез, зато появилось множество фирм-посредников по перепродаже отечественных и импортных реактивов и материалов. Некоторые были ориентированы на одного зарубежного поставщика, другие не связывали себя жесткими обязательствами (таких было большинство). Лишь немногие компании имели свое производство, понятно, что достаточно специализированное. Обилие поставщиков и связей позволило приобретать за рубежом то, что во времена СССР было недоступно или почти недоступно (за исключением того, что надзорные органы США и Европы запрещали к вывозу, например, наркотические вещества и их ближайшие прекурсоры, а также взрыво- и пожароопасные и особо токсичные реактивы). Лимитирующей стадией стал не «дефицит», а величина грантового финансирования. И, конечно же, бюрократическое регулирование, которое никуда не делось, а только усилилось и усложнилось.
В феврале-марте 2022 года крупные западные поставщики реактивов и материалов (Sigma-Aldrich, Fluka, Merck, ThermoFisher, Eppendorf и другие) свернули работу с Россией под угрозой санкций, что заставило российских посредников искать новые пути поставок: спрос на расходники со стороны потребителей, в том числе ученых, был и остается почти прежним. Грантовое финансирование номинально осталось близко к довоенному уровню. Несмотря на отъезд части научных работников за границу, оставшиеся продолжают трудиться не покладая рук. А что изменилось? Можно предположить две вещи: длина цепочки посредников (от производителя до исходного продавца) и собственно исходные страны-производители. Это не «новые» игроки на рынке химической продукции, просто они были не столь привычными избалованному в «нефтяные нулевые» российскому ученому-экспериментатору. Прежде всего, это Китай и Индия.
«Китай? Ну да, можно и китайские реактивы. Но будь готов к тому, что минимальная единица поставки будет тонна. Реактивы европейских фирм в Европе заказывать бесполезно. Даже если ты обратишься к ним напрямую, будет жесткий отказ: «Национальные интересы выше корпоративных». Как обойти? Через подставные фирмы, не через Китай, лучше через Турцию». (Е., представитель высокотехнологичного малого бизнеса)
Если заглянуть на сайт любой московской или петербургской химической фирмы, можно заметить удивительную картину: предлагаемые реактивы и материалы сверкают этикетками производителей из «недружественных стран». Как такое возможно? Очень просто: ученые ценят свое рабочее время и не хотят экспериментировать впустую, меняя проверенные расходники на неизвестные, рискуя запороть результат многомесячной работы. Поэтому спрос, особенно в богатых организациях и хорошо финансируемых лабораториях, никуда не делся.
Цена договорная. По многим позициям вместо цены стоит плашка: «по запросу». Иногда цены все-таки присутствуют. Например, в рассылке от московской компании «Биомтех» для пипеточного одноканального дозатора Eppendorf Research Plus на 2—20 мкл указана цена 53100 рублей, а для Gilson Pipetman 5000G (500 — 5000 мкл) — 51350 рублей. (данные на март 2024 года). Для тех, кто далек от лабораторной проблематики: это базовый прибор для дозирования растворов, набор из двух-трех дозаторов должен быть на столе у каждого биохимика, молекулярного биолога или химика-аналитика. Примерно такой же дозатор я покупал в 2012 году и стоил он тогда около 5000 рублей. То есть за 12 лет цена по номиналу выросла в 10 раз, на порядок. Этот рост цены (с поправкой на троекратное падение курса рубля) — плата за обход санкций (удлинение цепи посредников). Далеко не все, даже в столице, способны это оплатить. А время на доставку стало просто непредсказуемым.
«Три месяца? Да это отлично! Мне один реактив шел год. Когда пришел, я уже и забыл, зачем заказывал». (К., химик-синтетик, с.н.с., институт РАН)
Допустим, не избалованный провинциальный химик или биохимик решил купить что-то подешевле. Можно предположить, что это «что-то» — отечественный продукт. Да, производство простых реактивов (кислот, солей, щелочей, базовых органических растворителей) в России есть. Пример: ООО «Гринвэн СПб», зарегистрированное в поселке Шушары (Санкт-Петербург), предлагает особо чистые растворители. В рекламной рассылке указано, что эти растворители (в частности, ацетонитрил, изопропанол и метанол) пригодны для спектроскопии, хроматографии и даже хроматомасс-спектрометрии. В качестве доказательства наличия собственного производства представлена фотография лабораторной перегонной колонны. Производители исходных материалов, также как и объективные показатели качества, не указаны.
А если «отечественного продукта импортозамещения» просто нет? Тогда можно купить что-то китайское или индийское. По сравнению с американскими или европейскими товарами, цены ниже в разы, если не на порядок. По поводу качества есть разные мнения.
«Китайский пластик, может быть, кому-то и подойдет, но не мне точно. Как-то попробовал налить ацетонитрил в китайский эппендорф и вколол в прибор. Зашкал сигнала! Причем если бы это были известные пластификаторы, а то непонятно что. Нет, эппендорф должен быть эппендорфовским или пластибрендовским, если хочешь получить достоверные результаты». (А., масс-спектрометрист, с.н.с., РАН)
«Китай — это беда! Идет долго, а когда приходит, выясняется, что (реактив) не того качества или вообще не тот. И такое бывало…» (Б., руководитель крупных проектов, РАН)
Возможны ли контакты с другими восточными партнерами, например, с Японией? В 2022 году Япония присоединилась к антироссийским санкциям, хотя и в достаточно мягкой форме. На этот счет у меня противоречивая информация: с одной стороны, японские фирмы отказываются поставлять электронные комплектующие для российских приборостроительных компаний, опасаясь вторичных санкций США, с другой — крупный российский посредник «Гала-трейд», предлагает реактивы химической компании «Tokyo Chemical Industry Co., Ltd.», о чем свидетельствует их недавняя рекламная рассылка.
Шурупом прикручено
Крупные фирмы-производители аналитического оборудования (Agilent, Bruker, JEOL, Perkin-Elmer, Thermo-Fisher и др.), имевшие в РФ дочерние фирмы и официальных дилеров, после начала «СВО» ушли из России (март — июнь 2022 года), прекратив обслуживание проданных ранее приборов. Но все приборы имеют свойство изнашиваться и ломаться. Уволенные сервис-инженеры выкупили остатки материалов, запчастей и блоков у ликвидируемых «дочек» и образовали ИП для того, чтобы продолжать привычную работу, используя навыки и деловые связи. Понятно, что эти запасы скоро будут или уже исчерпаны. Как решить эту проблему? Эти инженеры и не скрывали, что снимают подходящие блоки со старых списанных приборов там, где это возможно. И, конечно, используют запасы запчастей и комплектующих, закупленные прежде самими заказчиками.
«С ремонтом приборов плохо. Да, инженеры образовали ИП. Нет, не все, некоторые уехали. Остались и одиночки. Например, (сервис-инженер) у К-ва, но он тоже собирался примкнуть к ИП. Реактивные фирмы рекламируют услуги по ремонту приборов? Так они их (самозанятых и работников ИП) и нанимают!». (Б., руководитель крупных проектов, РАН)
Купить за рубежом подержанные приборы можно — крупные производители боятся санкций, а мелким посредникам, торгующим старьем, не страшно. Вопрос в цене. Недавно для рецензии мне потребовалось посмотреть характеристики одного ИК-спектрометра малоизвестной фирмы. В поисковике «Яндекса» появилась страница такого посредника: да, прибор есть в продаже, находится в штате Огайо, неисправный, на детали. Полтора миллиона рублей. Повторяю: неисправный и, по-видимому, неремонтопригодный. Сколько же будет стоить исправный ИК-спектрометр, пригодный для рутинной работы? Для сравнения: президентский грант для молодых ученых — от 600 тысяч до полутора миллионов рублей на год, включая отчисления в бюджет института и прочие накладные расходы.
Иногда некоторые детали или агрегаты можно изготовить на заказ в России. Производством и ремонтом сложного оборудования занимаются как крупные заводы (построенные еще при советской власти), так и мелкие частные мастерские. Например, вакуумные насосы (как форвакуумные, так и турбомолекулярные) изготавливает и продает казанское АО «Вакууммаш». На ремонте старых ТМН специализируются московские «БЛМ Синерджи» (дилер «Pfeiffer»), «ВС-Технологии» (при заводе «Ангстрем» в Зеленограде), «ХайВакИнжиниринг», «VACUUMID» и «ВТ-сервис», санкт-петербургская «Личлаб» при ЛЭТИ и многие другие. Помимо этого, на YouTube имеется много роликов с мастер-классами по ремонту самого разного оборудования (включая, не поверите, те же турбонасосы). Добыть необходимые для ремонта запчасти, особенно те, которые попали в списки продукции двойного назначения, можно только через посредников в третьих странах. Эксперты отмечают резкий рост закупок электронных компонент и точной механики Киргизией в последние два года. Нетрудно догадаться, куда эта продукция идет дальше.
Что касается оборудования из Китая. Обывательский ответ человека с улицы любого российского города был бы что-то вроде: «Теперь везде китайские машины ездят — а почему и прочее не может быть китайским?» Так ли это на самом деле? У специалистов на этот счет несколько иное мнение.
«Китайцы уже много лет копируют европейские и американские приборы, не понимая смысла. Два примера. Первый. Для поставки на завод купил китайский вискозиметр вместо немецкого. Калибрую по спирту, все нормально. По гептану — показания плывут вверх. Термостатирование нормальное. Но вместо специальной прокладки — обычная резина, которая растворяется в органике! Другой пример: покупаю анализатор газа прямо на заводе в Китае. Требуемая точность — до четвертого знака. Воспроизводимость плохая, показания плывут. Смотрю схему подачи газов, должна быть продувка сухим аргоном. Так они гоняют его по кругу, он уже влажный! Вы что делаете! — пишу им рекламацию. Вроде приняли к исполнению, но недавно узнавал — все по-прежнему». (Е., представитель малого высокотехнологичного бизнеса)
«Купили китайский ЯМР-спектрометр вместо брукеровского. Залили в сверхпроводящий магнит гелий и азот, тестируем. Экранирование плохое, наводки от мощных моторов, работающих этажом ниже, дают сильные шумы. Это полбеды. Хуже, что гелий вытек за две недели, а должен держаться выше отметки минимум три месяца. Пишем рекламацию, а они не хотят принимать назад: присылают отписку, что «мы вам все в комплекте поставили». Требуют оплатить дополнительные транспортные расходы. Да и наша таможня — как им доказать, что это возврат, а не товар?» (Ю., сотрудник института РАН)
А как обстоит дело с отечественным приборостроением? Существуют ли отечественные приборы? Отдельные опытные образцы существуют, а коммерческих серий, даже малых нет, о чем свидетельства ниже.
«Осенью 2023-го проходила конференция. Перерыв, фуршет в фойе, там же выставка продукции спонсоров. Собственно, экспонат — один, настольный масс-спектрометр с источником МАЛДИ, на вид — аналог брукеровского прибора 25-летней давности. Заявлен под медицинские задачи, прежде всего, типирование патогенных микроорганизмов. Включен в сеть, на мониторе мелькают спектры. Замечаю подозрительную цикличность изображений с повторяемостью примерно минуты три. Представители фирмы-производителя пьют чай, болтают и не обращают на меня внимания. Но когда я прикоснулся к узлу ввода проб, девушка истошно закричала: “Не трогайте! Там шурупом прикручено! Нам уже один раз сломали!” Расспросил с пристрастием, что внутри: “Ничего. Пустой корпус” — “А сколько непустых?” — “Четыре” — “А где?” — “Один на заводе, в отладке, два в Курчатнике, у физиков, а еще один отдали в больницу на испытание”. Вот и вся серия.
В этом году на конференции Всероссийского масс-спектрометрического общества были представлены отечественные тандемные масс-спектрометры, заявленные как предсерийные образцы (разработка МИФИ). Ранее они были представлены на «Аналитика Экспо 2024». Прибор для массовых задач химического анализа. Я знаю разработчиков, они квалифицированные физики и химики. Что касается масштабирования производства, то сначала надо протестировать те, что есть. Не буду загадывать сильно вперед, мой прогноз — сдержанно-оптимистический.
В Сколково у разработчиков есть один высокоразрешающий прибор. Своими глазами видел. У него уникальный анализатор, нигде в мире такого нет. Но это не прибор, а рабочий прототип. На ксеноне получили разрешение полмиллиона. Ни одного реального образца не сняли. Какая линейка? Два прототипа под другие задачи — на стадии отдельных блоков и проработки идеи, и еще один в виде деталей». (А.)
Отметим, что не всякая отечественная разработка может считаться реально отечественной.
«Закупаю китайский прибор, мои инженеры доводят его до ума, заменяя все, что не годится. Да, и корпус тоже меняем. Тестируем. Какой прибор — потом расскажу, когда получится». (Е.)
Все, что написано выше, касается Москвы, Санкт-Петербурга или городов-миллионников. Проблемы глухой провинции гораздо глубже, на уровне базовой инфраструктуры.
«В (промышленном городе) Н. есть филиал **** (крупного московского технического университета). Им дали немного денег, и я им продал неликвиды со скидкой. Приезжаю устанавливать. Четырехэтажное здание без лифта. Ладно, затащили, поставили. Розетки — старые, советские, без заземления. Включаю прибор — не работает. Проверяю тестером — в розетке напряжения нет! “А у нас вся сеть сгорела”. — “А в щите электричество есть?” — “В щите есть”. Сажусь в машину, еду в ближайший строительный магазин, покупаю за свои деньги силовой кабель, бросаю от щита времянку, после чего запускаю приборы. Вот так и живем!» (Е., представитель малого высокотехнологичного бизнеса)
Заграница нам поможет (а мы — ей)
Ученые, будь то естественники или гуманитарии, должны читать литературу по своей и смежным специальностям, для того, чтобы оставаться в курсе достижений коллег по всему миру. Это — базовый принцип функционирования науки. Для ежедневного планирования работы необходим быстрый доступ к поисковым системам и базам данных, включая полнотекстовые версии научных публикаций. С 1 мая 2022 года Web of Science (Clarivate) прекратил деятельность в России, что сильно затруднило тематический поиск. Издательства ACS и APS не продлили подписку на свои журналы и аннулировали доступ к сервисам (например, SciFinder). Этому примеру последовали многие другие издательства, как Springer Nature, SAGE, Taylor&Francis, IOP, Wiley. Это ещё не катастрофа, но уже большое неудобство.
Вторая по значимости база индексируемых журналов Scopus (Elsevier) в настоящее время доступна в усеченном виде (полная версия, предоставляемая по подписке, недоступна), в отличие от базы органических веществ и реакций Reaxys (доступ аннулирован с 1 ноября 2022 года). Поисковый сервис ScienceDirect (Elsevier) работает. Открытые глобальные базы научных публикаций, такие как Google Scholar, тоже работают. Подписка на журналы ведущего научного издательства Elsevier на осень 2025 года в институтах РАН действует. (Дополнение: 8 декабря 2025 года обнаружено, что полнотекстовый доступ на платформе ScienceDirect отсутствует.) И, конечно, журналы открытого доступа по-прежнему остаются открытыми. Это относится и ко всем издательствам, работающим по схеме открытого доступа (MDPI, Frontiers и др.), и журналам (Scientific Reports — Springer Nature, PLOS One, Journal of Biological Chemistry и др.), и отдельным статьям в журналах, издающихся в целом по традиционной подписной схеме.
Как быть, если на странице появляется плашка: Your institution is not subscribed? Не покупать же статьи за свои деньги (да и это стало в России невозможным после ухода мировых платежных систем). Возможно несколько вариантов. Первый, самый простой: вы ищете нужную вам статью в публичном доступе — иногда такое возможно (например, через научно-ориентированную социальную сеть ResearchGate или на страничке одного из авторов на сайте его университета, или демо-версию книги на сайте продавца). Второй: запросить текст у автора через ResearchGate или приватно по электронной почте, если его адрес есть в метаданных статьи. Третий: рассылки ресурса Academia.edu, но он неудобен и ограничен. И четвертый: попросить знакомого зарубежного коллегу скачать статью (или отсканировать бумажную версию) и прислать вам файл. Это работает и в обратном направлении — я и мои знакомые неоднократно предоставляли как свои, так и работы коллег зарубежным ученым, через ResearchGate (чаще всего) или по электронной почте.
Что касается специальных баз данных (именно численных и иных обезличенных данных, а не публикаций, например, таких, как бесплатные KEGG или HMDB), то большая их часть по-прежнему доступна, за исключением немногих американских (например, проект Wiley spectrabase.com или баз NIST). Совсем недоступны украинские базы данных: при попытке доступа из России уведомление о блокировке сопровождается плашкой с ненормативной лексикой.
В настоящее время потенциальная угроза доступности научной информации в России мне видится скорее не извне, а изнутри: введение «белых» списков РКН (принцип «только это и можно, а остальное — нельзя») наряду с нынешними «черными» (что смотреть нельзя) грозит оставить российских ученых исключительно с РИНЦ, Elibrary.ru и Рувики. Надеюсь, до этого дело не дойдет.
Наука в России не умерла — во всяком случае, там, где она успешно развивалась в сытые нулевые и десятые: в крупных городах, прежде всего, в столицах. Несмотря на общее сокращение финансирования образования и науки, крупные научные центры продолжают получать миллионные гранты на гражданские проекты самого разного уровня. Из России идут публикации (в большинстве — вполне реальные, а не из статейных фабрик, что выгодно отличает Россию от другой подсанкционной страны — Ирана). В России проходят научные конференции, но, увы, все реже их можно полноценно считать «международными», даже если они и имеют это слово в названии. Ученым-экспериментаторам работать в России тяжело, но все-таки в стране были и остаются неплохие образовательные центры, готовящие мотивированных и квалифицированных исследователей. Подчеркиваю: «мотивированных» — преданных науке вне зависимости от того, кто сидит в Кремле и на Лубянке, Охотном Ряду и Старой площади. Ситуацию в российской науке можно считать непростой, но стабильной. На данном отрезке времени. Все зависит от внешних условий, которые даже в среднесрочной перспективе непредсказуемы.