Нарушил ли поход на Москву Евгения Пригожина «негативное равновесие», в котором находится Россия последние двадцать лет? Владимир Яковлевич Гельман, политолог, профессор университета Хельсинки, автор книги «Недостойное правление», анализирует последствия неудавшегося мятежа и альтернативные сценарии развития событий.
T-invariant: В своей книге «Недостойное правление» вы писали о том, что сейчас Россия находится в состоянии «негативного равновесия». Общество деморализовано и не готово к активному сопротивлению, но готово почти бесконечно приспосабливаться к ухудшающейся ситуации, чтобы сохранить status quo. Сейчас негативное равновесие нарушилось или пошатнулось?
Владимир Гельман: Моя книга была написана в 2019 году на русском языке, а английская версия была сдана в печать в феврале 2022 года, незадолго до начала боевых действий в Украине. Естественно, всё, что происходит после февраля 2022 года, это негативное равновесие сильно пошатнуло. Хотя российские элиты и граждане по-прежнему приспосабливаются к ухудшающейся ситуации, ни у кого нет представлений о том, как ту ситуацию, которая существовала до февраля 2022 года, можно было бы вернуть. Будущее представляется всё более и более печальным.
В таких условиях очень трудно рассчитывать на то, что нынешнее положение дел закрепится всерьез и надолго, потому что есть сильные вызовы. Одни связаны с тем, что происходит на полях боевых действий. Другие сильные вызовы связаны с реакцией зарубежных государств на происходящее в ходе боевых действий. Ну, и самое главное — ситуация внутри страны: она необратимо ухудшается, много людей гибнет, происходят другие негативные изменения. Соответственно, неопределенность резко возрастает. И понятно, что многое из того, о чем я писал несколько лет назад, всё больше и больше утрачивает актуальность.
T-i: А что же приобретает актуальность? Другой сценарий?
ВГ: Актуальность приобретают всевозможные вызовы. Один из них мы наблюдали на днях, когда частная военная компания «Вагнер» объявила о том, что выходит из подчинения российскому государству и начинает с ним вооруженную борьбу. Конечно, это очень серьезный вызов для российского государства, для российских граждан, для российской экономики.
T-i: Означает ли это принципиальную смену сценария или это просто такой перерыв между действиями? Можно ли сказать, что сейчас началась другая эпоха?
ВГ: На самом деле, российское государство столкнулось сейчас с фундаментальной проблемой, о которой писал еще Макс Вебер. Он определял государство как организацию, которая успешно осуществляет монополию на легитимное насилие на определенной территории (это определение, которому учат всех студентов-политологов во всех вузах).
Российское государство в феврале 2022 года сделало свою территорию неопределенной. И, соответственно, начали возникать проблемы с удержанием контроля над этой неопределенной территорией с использованием насилия, не говоря уже о легитимности этого насилия. И российское государство в этих условиях делегировало часть своих функций частной военной компании. В принципе, ничего такого особенного в этом нет. Многие государства делегируют свои функции частным организациям, в том числе и связанные с насилием. У нас не вызывают удивления, например, частные охранные фирмы. Но условием такого аутсорсинга является то, что государство контролирует своих агентов.
В России государство продемонстрировало, что оно не в состоянии выполнять свои функции. Весь ход специальной военной операции это лишний раз подчеркивает. И когда государство фактически передало свои функции частной военной компании и утратило над ней контроль, то оказалось, что частная военная компания со своими задачами справлялась, как многим кажется, более успешно, чем государство. (Мы на самом деле этого не знаем точно: трудно оценивать эффективность.) Но, тем не менее, неэффективность государства становилась видна невооруженным глазом на протяжении всего достаточно длительного периода СВО.
Частная военная компания вышла из-под контроля и стала сама претендовать на то, чтобы выступать от имени государства, то есть отобрать у него эти функции. Мы можем сколь угодно критиковать российское государство: я сам об этом очень много писал, в том числе и в книге о недостойном правлении, но понятно, что, если важнейшие функции, связанные с поддержанием правопорядка, государство не в состоянии выполнять, естественно, это влечет за собой очень серьезные проблемы и для функционирования экономики, и для жизни граждан.
То есть это явление другого порядка. Оно скорее характерно, например, для многих государств в африканских странах, где сплошь и рядом частные военные кампании или полевые командиры контролируют какие-то функции государства, которое просто слабое и неспособно функционировать. Россия сейчас сделала шаг примерно в этом направлении.
T-i: Можно ли говорить о том, что в глазах электората только что прошедшие события говорят о слабости главы государства?
ВГ: Безусловно. Когда государство утрачивает рычаг контроля — вот эту монополию на легитимное насилие — это отражается и на представлениях о том, насколько успешен глава государства. И, надо сказать, что он не продемонстрировал способности управлять этим государством, управлять эффективно. Если бы у него была такая способность, во-первых, он бы не допустил выхода ситуации из-под контроля. А, во-вторых, имел бы понимание того, что именно надо делать. Посмотрим выступление Путина по телевидению в ответ на мятеж Пригожина. Мы видим, что этот человек имеет самое общее представление о происходящем и не готов адекватно реагировать на вызов, который брошен, в том числе, и ему самому.
T-i: На этот раз президент сделал отсылку к нарративам 1917-го года, в какой-то степени сопоставил себя с Николаем II, а нынешнее российское государство — с Российской империей. Можно ли сказать, что смысл этой аналогии был связан с тем, что президент боится повторить судьбу императора и таким способом пытается предотвратить сходное развитие ситуации?
ВГ: Путин очень любит разного рода исторические параллели. И нынешнее выступление не было чем-то уникальным. Но на самом деле опыт русской революции — это плохой опыт. Российская империя, которая была ослаблена длительной и неэффективной войной, действительно оказалась не в состоянии отреагировать на довольно мелкие выступления, которые были спровоцированы конкретным ухудшением ситуации, коррупцией в системе хлебных поставок в Петрограде, в известной мере стечением обстоятельств. И как раз об этих событиях Василий Розанов сказал, что «Русь слиняла в три дня». Хотя, я думаю, еще за несколько недель до падения русской монархии, скорее всего, никто такого развития событий не предполагал. Но оказалось, что государство было крайне хрупким и, соответственно, оно пало, открыв путь к всем последующим революционным событиям.
T-i: Вот, кстати, про «слиняла в три дня». Мы наблюдали, как самолеты руководителей российских структур, к примеру Ротенберга и Мантурова, полетели в соседние страны, другие руководители, такие как премьер-министр Мишустин, сохраняли молчание, пока кризис не завершился. Вот это молчание и бегство элит — о чем оно говорит?
ВГ: Я бы сравнил это с бегством вкладчиков. Когда возникает угроза банкротства банка, вкладчики стараются забрать из банка свои активы и куда-то их перепрятать.
Точно так же приходили сообщения о том, что российские олигархи разлетаются на своих самолетах в дальние края: чей-то там самолет обнаружили в Баку, кто-то улетел в Дубай и т. д. Это вполне понятная реакция людей, которые не хотят нести ответственность и пытаются спрятаться или дистанцироваться от такого развития событий.
То есть это та же самая проблема, что и в феврале 1917-го: прежний порядок никто особо не готов защищать. Это не значит, что многие выступают на стороне мятежников. Это значит, что у тех, кто должен мятежникам противостоять, нет серьезных стимулов это делать.
T-i: Что вы думаете о заявлении Михаила Ходорковского, который призвал поддержать Пригожина, потому что у нас с ним сейчас общий враг?
ВГ: Это логика «враг моего врага — мой друг». Я, однако, не думаю, что успех мятежников в этом противостоянии, если бы он случился, сильно улучшил бы ситуацию в России. Скорее, наоборот. Потому что развал государства — это не способ решения проблем. На место одних проблем просто приходят другие, гораздо более масштабные. И потому идея «а давайте мы поможем развалить российское государство» кажется глубоко ошибочной. Но я рассуждаю как исследователь. А политики, включая Ходорковского, действуют в своих интересах так, как они их понимают.
Мы не знаем, что могло бы случиться в результате победы Пригожина. Военная диктатура — это один из возможных вариантов, но далеко не единственный. Но надо иметь в виду, что Ходорковский — это оппозиционный политик, находящийся в эмиграции. Его воздействие на то, что происходит внутри страны, скажем прямо, не очень существенное. Это не потому что Ходорковский хороший или плохой — я в таких категориях его не оцениваю. Просто надо признать, что воздействие всех без исключения деятелей, находящихся за границей, на реальные события, которые разворачиваются внутри России, крайне незначительно.
T-i: Теоретически, какие возможные сценарии могли бы реализоваться?
ВГ: Вполне возможно было такое развития событий, когда ни одной из сторон конфликта не удалось бы добиться своих целей. То есть ни «Вагнеру» не удалось бы захватить и удержать власть в Москве, ни российскому государственному истеблишменту не удалось бы восстановить контроль над той территорией, которую захватил Вагнер.
Если мы посмотрим на некоторые африканские страны, которые как раз очень хорошо знакомы главе «Вагнера» по его предшествующему опыту, то там определенную территорию не контролирует центральное правительство, а есть вооруженные формирования, которые действуют в своих интересах и, соответственно, контролируют определенную часть территории.
T-i: Как Вы думаете, в каком направлении будут развиваться события? Будет дальнейшее закручивание гаек, и элиты, которые вчера отвернулись, будут сегодня наказаны? Или, напротив, власть испугается и решит, что ей нужно аккумулировать вокруг себя как можно больше сил, укрепить институты, увеличить число собственных сторонников и тогда может наступить неожиданная оттепель?
ВГ: На самом деле мы ничего не знаем. Мы не знаем, как все происходящее отразится на боевых действиях. Потому что, как мне кажется, именно этот фактор может повлиять на дальнейшее развитие событий.
Конечно, попытка предотвратить мятежи в будущем — это вполне естественная реакция. Беда в том, что это не главная, и уж тем более не единственная проблема для российского государства. Главной проблемой остается то, что начатая 16 месяцев назад СВО не достигла своих целей и, по всей видимости, не достигнет в обозримом будущем. И именно связанные с этим проблемы выйдут на передний план. От того, как будут развиваться боевые действия, и зависит дальнейшая траектория развития событий.
T-i: Вопрос, который волнует все стороны конфликта: при каких условиях могла бы закончиться война?
ВГ: Это зависит от развития событий на фронте. Если дальнейшее продолжение боевых действий станет для России настолько неприемлемым, что вывод войск за границы, которые существовали до февраля 2022-го года, станет единственным возможным шагом — это вполне возможное развитие событий.
Главная проблема с прекращением боевых действий связана с тем, что нет никаких гарантий, что через какое-то время Россия не начнет какой-то новый этап СВО. То есть можно, теоретически рассуждая, подписать некое мирное соглашение. Но нет каких-то механизмов, которые заставят Россию это соглашение выполнять. И никаких гарантий никто дать не может. Потому что не существует способа, обеспечивающего выполнение Россией своих обязательств. И, соответственно, любое перемирие может стать временным, даже если предположить, что Россия выведет свои войска на территории февраля 2022-го года.
T-i: Возможна ли сейчас в России в принципе гражданская война, подобно той, которая была в начале прошлого века?
ВГ: Думаю, что нет. Потому что объективно нет никаких оснований для начала масштабного силового конфликта между широкими слоями общества.
В период после 1917-го года стоял вопрос о переделе земельных ресурсов, о том, кто будет контролировать сельскохозяйственные земли — для большой крестьянской страны это было исключительно важно.
Сегодня мы не видим ничего подобного. Но мы видим граждан, которые очень сильно устали от всего происходящего с февраля 2022-го года. Они не готовы ни к какому активизму и больше всего хотели бы, чтобы все эти конфликты закончились и они могли бы заниматься своей жизнью, семьями, детьми, работой — тем, что значимо для их повседневной жизни. Поэтому я не вижу оснований для гражданской войны в том смысле, в котором мы это соотносим с опытом России периода после 1917 года. Но я совсем не исключаю, что может быть серьезное противостояние в рамках элит. Здесь очень многое зависит от текущего развития событий, поэтому сказать, что нас ждет, я не в состоянии.
T-i: Урегулирование конфликта мирным путем таким странным образом — это проявление силы или слабости президента?
Владимир Гельман: Сказать по правде, тот способ, которым был исчерпан конфликт с Пригожиным — не самый худший вариант развития событий. А как он повлияет на будущее российского президента, станет ясно лишь через какое-то время.
Вопросы задавала МАРИНА ШТЕЙНБЕРГ
Владимир Гельман, Марина Штейнберг 27.06.2023