НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
Восьмой очерк из серии «Создатели» посвящен Степану Тимошенко, выдающемуся ученому-механику, инженеру, одному из создателей теории сопротивления материалов. В проекте «Создатели» совместно с RASA (Russian-American Science Association) T-invariant продолжает публикацию серии биографических очерков о выходцах из Российской империи, внесших значительный вклад в мировую науку и технологии, о тех, кому мы обязаны нашей новой реальностью.
В США уроженца Конотопского уезда Степана Тимошенко считают буквально отцом прикладной механики. А в России и Украине, где ученый написал свои важнейшие работы, его фамилия мало кому известна. Между тем Тимошенко сумел сделать впечатляющую научную карьеру и на родине, и в эмиграции. А попутно стать сооснователем Украинской академии наук. Это история о том, как дореволюционный студент мог построить целую железнодорожную станцию. Как профессора бежали в Стамбул в грязном и мокром пароходном трюме. Как эмигранты из Российской империи меняли облик югославских университетов и американских корпораций. А еще о брюзгливом профессоре, которому ничего никогда не нравилось, и которого, несмотря на это, все любили.
Степан Прокофьевич Тимошенко родился 22 декабря 1878 года в селе Шпотовка, Конотопского уезда, Черниговской губернии. Первые 20 лет его жизни напоминают классическую биографию рубежа XIX и XX веков. Старый запущенный сад, который мальчик исследует на летних каникулах, русская классическая литература, учителя, одноклассники, заработок частными уроками, поступление в Петербург, революционные кружки, студенческие волнения.
Все это с тремя, но очень важными отличиями. Во-первых, его отец, Прокофий Тимошенко был не дворянином, а разбогатевшим землемером. Имение он купил, хозяйство держал в образцовом порядке. Молодой человек хорошо знал крестьян и их не идеализировал. Он потом будет вспоминать, что не верил в возможность социализма в деревне и потому не сочувствовал эсерам.
Второй аспект – языковой. Тимошенко был украинцем, в семье говорили на суржике. Его братья потом стали деятелями Рады и украинского правительства в изгнании. Сам же Тимошенко долго переживал из-за «неправильного», как ему казалось, украинского акцента. И даже став одним из создателей Украинской академии наук, всю жизнь упорно считал себя русским.
Третье отличие – полученное образование. Тимошенко закончил не гимназию, а реальное училище. Не учил ни латыни, ни греческого, ни английского, но осваивал инженерные науки. Ему как инженеру это потом очень помогло, а языков здорово не хватало. И он всю жизнь нагонял это отставание, долго и тяжело осваивая то немецкий, то английский.
Ровенское реальное училище. Источник.
Степан Тимошенко оставил после себя объемистую и довольно бесхитростную автобиографию, названную просто «Воспоминания». Конечно, как любые мемуары, книга несет в себе несколько искаженную оптику. И уже свое детство академик описывает глазами будущего инженера и преподавателя.
Например, мы видим, что всякие технические приспособления увлекали его с раннего возраста. Скажем, в куче песка он строил не только замки, как все другие дети, но и железные дороги.
Сильнейшим детским впечатлением была паровая молотилка, которую отец каждый год одалживал у соседа-помещика. И все три недели, которые машина работала, Степа не отходил от нее ни на шаг.
Наконец – самое яркое детское инженерное воспоминание. Отец купил соседнее имение, где перестраивать нужно было буквально все. Степану уже исполнилось 14 лет, благодаря реальному училищу он умел чертить и рисовать. И Прокофий Тимошенко предложил сыну участвовать в проектировании и строительстве.
Степан изучал все чертежи домов и все новые здания, попадавшиеся ему на глаза. И даже иногда во время скучных уроков рисовал будущие украшения и проектировал крыльцо. В конце концов он даже склеил макет дома из картона.
Это воспоминания Тимошенко-инженера. А как преподаватель он долго и немного занудно описывает методики всех своих учителей: от молодого человека, готовившего его к поступлению в училище, до петербургских профессоров.
Как сам он не любил и считал бесполезными долгие классные занятия. Как жесткий и требовательный учитель математики пробудил интерес к этой науке. Как сам будущий ученый открыл в себе любовь к преподаванию – подтягивая товарищей, которым туго давалась математика. Ради этого он даже приходил в школу пораньше, до начала уроков.
Во всей стране на путейских инженеров учили тогда в одном единственном месте – в Институте инженеров путей сообщения в Санкт-Петербурге. Конкурс составлял 5 человек на место, но Тимошенко успешно поступил.
Дореволюционное высшее образование сильно отличалось от всех современных практик, что российских, что западных. От студента не требовали строгой посещаемости, преподаватели не имели над собой учебного плана и установленной программы. Так что огромную роль играл человеческий фактор.
Скажем, будущий академик, познакомившись с манерой преподавания профессоров, решил слушать лекции только по механике и химии, а все остальные предметы учить по книжкам. Уже тогда он отметил, что всем курсам не хватало «рационально поставленных практических занятий».
Чем же занимались студенты, игнорировавшие лекции? Первую половину дня, до открытия чертежных залов, они сидели в буфете и читали газеты. Буфет был не университетской структурой, а элементом студенческого самоуправления. И доходы от бутербродов шли на формирование библиотеки. Отнюдь не инженерной: там было много беллетристики, книг по социологии и экономике, масса марксистской литературы.
Сам Тимошенко признавался, что пробовал читать «Капитал», но «никогда у меня не хватало ни энергии, ни времени полностью одолеть это объемистое произведение». Он был левых взглядов, как и большинство студентов, но в политических организациях не состоял. Народники его не устраивали, потому что он хорошо знал крестьян. А от их главных конкурентов, марксистов, Тимошенко отвращали обращения к рабочим, в которых возбуждалась ненависть к владельцам предприятий и буржуазии. Спустя почти 70 лет, постаревший профессор за мемуарами искренне попытается понять причины тотального увлечения левыми идеями своих однокашников. Вспомнит, как еще в училище никому не нравились обязательное посещение церкви и военная гимнастика. Что в юнкера всегда уходили ленивые реалисты, не надеющиеся на университетское образование, и все это вызывало некую неприязнь офицеров. А непосредственное знакомство с тем, как бедно и несправедливо устроена жизнь крестьян, вызывали общее стремление к социальной справедливости.
«Меня интересовала борьба за демократические начала, за политические свободы, а введение социализма казалось мне делом отдаленного будущего. Пока что я считал необходимым поддерживать интересы слабых, насколько это было возможно в рамках существующего строя», – резюмировал ученый. И видимо примерно так мыслили многие молодые люди того поколения.
Очень важной частью инженерного образования в дореволюционной России была летняя практика. Страна тогда быстро покрывалась сетью железных дорог. А грамотных путейцев не хватало. Так что студенту-четверокурснику вполне могли поручить спроектировать целый вокзал.
Именно так проходила практика Тимошенко летом 1899 и летом 1900 годов. Он участвовал в постройке Волчанск-Купянской железной дороги в Харьковской области и спроектировал, например, Купянский вокзал. Оба эти топонима мы хорошо знаем из хроник полномасштабного вторжения России на территорию Украины. Но тогда там не было войны, а была просто довольно нищая и глухая сельская местность.
Станция Моначиновка, которую строил Тимошенко
За два года недоучившийся студент на одной из станций проложил водопровод и возвел привокзальные постройки. Спроектировал вокзал и возвел паровозные депо. И полвека спустя, став уже американским профессором, Тимошенко будет жалеть, что у его студентов нет таких возможностей.
Ученый
В России в то время действовала всеобщая воинская повинность. Тимошенко решил честно отбыть положенный год и заранее относился к этому времени, как к вычеркнутому из жизни. Главное, отслужить в Петербурге, чтобы не терять связи с институтом. Так молодой инженер попал в Лейб-гвардии Саперный батальон.
Со временем он пришел к выводу, что год этот тоже был полезным опытом. «Прежде всего здесь я провел год с людьми моего возраста, главным образом выходцами из деревень, в условиях равенства. Это совсем не то, что встречаться с крестьянами своего села, будучи сыном помещика», — будет вспоминать он.
Сближению с сослуживцами способствовали две вещи: украинство и любовь к преподаванию. Как в любой гвардейской части, офицеры в основном заняты были своими светскими делами, а все функционирование батальона держалось на унтерах.
Ротный фельдфебель и несколько подобранных им унтер-офицеров были украинцами. Но их, в отличие от петербургских студентов украинского происхождения, еще не коснулось увлечении национальной культурой. Тимошенко вспоминает, как пригласил троих унтеров на спектакль «Запорожец за Дунаем».
«Спектакль, и танцы малороссийские, и малороссийский разговор кругом — все это произвело на моих военных приятелей ошеломляющее впечатление», — вспоминал потом инженер. — «Они считали, что малороссийский язык — это язык мужиков. А тут вдруг студенты и нарядные дамы говорят на этом языке и танцуют гопака, как у них дома в деревне. Но поют гораздо лучше, чем в деревне. Сколько разговоров было после этого спектакля в казарме!»
Кроме того, Тимошенко решил готовить унтеров и наиболее грамотных солдат к поступлению после службы в школу десятников – учебное заведение, готовившее мастеров и бригадиров для строек.
А еще за время службы инженер спроектировал мост из легких жердей и проволоки, который могли переносить два солдата. Тимошенко признается, что произошло это «от нечего делать». Но мост имел большой успех и был даже презентован генералу.
После армии инженер устроился сначала в лабораторию путейского института, где занимался испытаниями цемента, а потом – испытанием рельсов. Затем попал лаборантом в Петербургский Политехникум. Там ему предстояло уже работать с людьми — вести у студентов практические занятия в механической лаборатории.
К тому моменту Тимошенка пришел к твердому убеждению, что математику инженерам нужно преподавать совсем не так, как математикам. Что важно дать практические приложения всех знаний. А этому даже хорошие математики зачастую не учат.
С таким подходом молодой ученый начал сочинять задачи, из которых составил впоследствии ставший знаменитым и переведенный на разные языки задачник. Полвека спустя в Стэнфорде он будет использовать на своих занятиях тогдашние петербургские примеры.
Россия проигрывала войну Японии. Неумолимо надвигалась первая революция. Волновались студенты, вузы прекращали занятия. А Тимошенко использовал образовавшуюся паузу, чтобы посетить Геттингенский университет. Знакомство с немецкой инженерной школой надолго сделает его убежденным германофилом. Ему нравилось, что машины для лабораторий покупают не «про запас», как в России, а с четким пониманием, для чего это надо. Нравилось, что профессора не повторяют год за годом одни и те же лекции, а дополняют их по мере развития науки. Нравились открытость и демократизм в вузах.
В пору революционных событий Тимошенко опубликовал свою первую научную работу «О явлениях резонанса в валах». А еще подготовил теоретическую базу и эксперименты для будущей диссертации о боковой устойчивости двутавровой балки.
В 1906 году, пока все вузы еще были закрыты из-за революции, молодой ученый принял участие в конкурсе на занятие кафедры сопротивления материалов в Киевским Политехникуме. И выиграл. Притом, что Тимошенко было всего 28 лет и при всем опыте лабораторных занятий со студентами, он ни разу еще не прочел им ни единой лекции.
Тем не менее, успех молодого профессора в Киеве был ошеломительный. Обязан этим он был довольно очевидному, на современный взгляд, нововведению. Идея состояла в том, чтобы параллельно с лекционным курсом сопромата шли занятия в лаборатории. И студенты могли немедленно проверить все новые формулы в деле, с использованием принятых в инженерной практике упрощающих допущений. До Тимошенко до этого никто почему-то не додумался. Даже подходящих приборов в лаборатории не было, ученому пришлось конструировать их самому.
Пришлось написать и учебник. И к 1911 году вышла книга, которую приняли в большинстве российских учебных заведений. Спустя десятилетия, Тимошенко переработает этот курс и издаст его на английском. Появятся переводы и на другие языки.
В 1909 году молодого преподавателя избрали деканом инженерно-строительного отделения. Два года спустя его и двух других деканов уволят по политическим мотивам – из-за студентов-евреев.
Антисемитизм в Российской империи был установлен законодательно, в частности, имелись квоты на зачисление евреев в вузы. Для Киевского Политехникума квота составляла 15%. После революции институт начал игнорировать это ограничение и набрал гораздо больше еврейских студентов. Теперь министерство настаивало на их отчислении. Тимошенко, который относился к евреям с неким предубеждением, тем не менее, отказался их отчислять. Все это кончилось увольнением его и еще двоих столь же упорных деканов и уходом в отставку сразу 40% профессуры в знак протеста.
Такое увольнение означало поражении в правах. Государственные вузы и государственные предприятия нанять Тимошенко больше не могли. Но у ученого как раз вышел учебник. Кроме того, он получил первую свою премию — имени Журавского, к которой прилагались 2,5 тысячи золотых рублей. А в качестве дополнительных источников денег опальный декан вел в институтах занятия с почасовой оплатой и выступал консультантом при строительстве дредноутов.
Примерно в это же время состоялось судьбоносное знакомство. Почасовые занятия Тимошенко вел в Петербурге. Жил на Аптекарском Острове и подружился с австрийским физиком Паулем Эренфестом. Тот рассказывал новому товарищу о новейших течениях в физике: квантовой теории, теории относительности. Они встречались по утрам в ботаническом саду, беседовали и рисовали необходимые чертежи палочкой на снегу.
Вскоре австриец отчаялся получить профессорское место в Петербурге и уехал. А потом имена двоих ученых навсегда объединились в истории науки – в теории изгиба балок Тимошенко-Эренфеста. Она описывает поведение балок с учетом сдвиговой деформации и поворота поперечных сечений.
Часто о втором соавторе забывают и называют модель просто «теорией Тимошенко», причем не только на постсоветском пространстве. Доказательству роли Эренфеста и попыткам понять, почему его имя пропало, посвящено целое научное расследование.
Изгиб балки по Тимошенко-Эренфесту
В январе 1913 года опала кончилась. Тимошенко стал профессором в Путейском и Электротехническом институтах в Петербурге. Началась война. Мобилизация выявила многие проблемы, в том числе и технические. И инженера привлекли к решению одной из них — усилению прочности железнодорожных путей на направлениях, которые раньше считались второстепенными, а теперь не выдерживали тяжелых воинских эшелонов.
Тем не менее, как и в годы первой революции Тимошенко не принимал близко к сердцу большие политические события. Пока массовое смертоубийство на фронтах Первой Мировой навсегда меняло привычный мир, профессор читал лекции и принимал экзамены, отдыхал в Крыму и в Финляндии. В своих воспоминаниях он долго и с множеством подробностей опишет все свои отпуска и пешеходные маршруты.
Еще за время войны Тимошенко написал книгу о деформациях стержней и пластинок, которая должна была составить второй том курса теории упругости.
Приближалась революция, игнорировать которую было уже невозможно.
Академик
1919-й год, Новороссийск, тыл уже начавшей отступать Добровольческой армии, ливень. Два академика: Владимир Вернадский и Степан Тимошенко — на привокзальной площади, занятой беженцами. У самых счастливых есть палатки, большинство просто мокнет. Академики в промежуточном положении – у них нет палаток, но есть зонтики. Раскрыв их и сложив чемоданы под деревом, ученые обдумывают свое отчаянное положение.
Вдруг появляется некий молодой человек и окликает Тимошенко по имени. Оказывается, это его бывший слушатель. Он зовет профессоров в какую-ту квартиру, где живет с группой молодых людей, сопровождавших какой-то поезд с военным имуществом и застрявших в Новороссийске. Живут коммуной, все скидываются, закупаются на базаре, и квартирная хозяйка им готовит. Тимошенко и Вернадского принимают в коммуну, и так они живут три дня в ожидании нужного парохода.
Из множество подобных случайных встреч с людьми, которые помнили его и любили как преподавателя, складывалась одиссея Тимошенко в годы Гражданской войны и сразу после нее.
Революция застала его в столице. «Походивши в первые дни революции по улицам Петербурга, я навсегда потерял интерес и доверие к красочным описаниям геройских выступлений восставшего народа», — вспоминал Тимошенко.
Летом 1917 года он пораньше отправил семью отдыхать в Крым, а потом решил переправить их в Киев к отцу. Не из идейных соображений, а из чисто бытовых: понятно было, что зима в Петербурге предстоит тяжелая, а с продуктами в Украине лучше. Сам Тимошенко уезжал уже в конце 1917 года, едва втиснувшись в вагон, набитый дезертирами, возвращавшимися с винтовками в свои деревни делить помещичью землю.
Многих министров, выбранных Украинской Радой, Тимошенко знал лично, как друзей своих двух братьев. Те, в отличие от ученого, очень интересовались и политикой, и национальным украинским возрождением, много общались с местной интеллигенцией и после революции оказались в самой гуще общественной жизни.
Самого Тимошенко в эту жизнь занесло против его воли. Просто стало понятно, что в Петербург сейчас возвращаться нельзя. Зато Киевский Политехнический институт сразу после революции предложил вернуться всем преподавателям, уволенным в 1911 году. И Тимошенко снова занял кафедру сопротивления материалов.
А потом волей случая оказался еще и одним из создателей Украинской Академии наук. Если смотреть формально, то он как нельзя лучше соответствовал всем критериям: большой ученый, украинец, человек, успевший поработать деканом в Киеве. Но на практике возникли проблемы, поскольку собственное украинство Тимошенко упорно отрицал.
Будучи приглашенным в соответствующую комиссию, ученый с порога заявил председателю совета министров Николаю Василенко, что он «противник самостоятельной Украины и даже противник введения украинского языка в сельских школах». Василенко дипломатично ответил, что в области механики это не так принципиально.
Несмотря на скептический настрой в отношении украинской независимости, Тимошенко с интересом погрузился в процесс создания академии. На этой почве они тогда крепко сдружились с Владимиром Вернадским. Тимошенко даже из эмиграции продолжит ему писать.
Вместе с ними над созданием академии работали бывший ректор Харьковского университета геолог Павел Тутковский и историк Дмитрий Багалей. Чуть позже присоединились востоковед Агафангел Крымский, экономист и видный марксист Михаил Туган-Барановский, историк Федор Тарнавский. В ноябре 1918 года академия была создана, а члены комиссии стали первыми академиками. Тимошенко возглавил Институт технический механики, который сейчас носит его имя.
Пало Гетманство, установилась власть Директории. Но Тимошенко настолько не чувствовал политического момента, что упорно отказывался переходить на украинский язык. Его вызвал член правительства, отчитал и пригрозил уволить ученого из созданной им Академии. Тимошенко пишет: «Не помню, что я ответил члену Директории, но знаю, что в Академии я продолжал говорить по-русски и делал это не из упорства, а потому что не знал литературного украинского языка».
Власть Директории оказалось недолгой и вообще 1919-й год запомнился многократным переходом Киева из рук в руки. Если не считать мелких эпизодов, когда город занимали ненадолго разные силы, то с начала февраля до конца августа в нем правили красные, а потом взяла под контроль Добровольческая армия.
В этом водовороте событий Тимошенко то ходил на поклон к большевистскому министру, чтобы получить бюджет для академии, то прятался в деревне, чтобы уходящие красные не забрали его, прапорщика запаса, к себе в армию силой.
Власть белых была ученому гораздо приятнее и понятнее. Да и отвечали за науку его старые знакомые. Но если красные готовы были признавать украинские учреждения, то борцы за «единую и неделимую Россию» из Добровольческой армии – нет.
Несколько месяцев прошло в безрезультатных попытках упрочить положение академии. А потом к Киеву опять подошли красные.
«В случае занятия Киева большевиками мое положение как прапорщика запаса, уклонившегося от большевистского призыва, становилось очень опасным», — рассудил ученый и один, без семьи, отправился в Ростов-на-Дону искать работу при правительстве Добровольческой армии. Тогда он еще верил в победу Белого движения.
Но власть рассыпалась, а вместе с ней и налаженные механизмы жизни. И это стало заметно уже в дороге. Так, на одной станции поезд остановился, пассажирам объявили, что кончилось топливо и отправили ломать заборы и тащить их к паровозу. Потом машинист, проводники и кондукторы обложили пассажиров данью и заявили, что пока те не соберут для них определенную сумму, поезд дальше не пойдет.
В Ростове Тимошенко повстречал знакомого по Петербургу и быстро вошел в Военно-инженерный Совет при правительстве Юга России. Получил военную форму, удостоверения и консервы со склада. В общем, как-то упрочил свое положение, но ненадолго.
Добровольческая армия отступала под ударами большевиков. Пришлось оставить Ростов и отступить в Екатеринодар. Вместе с армией уходила и интеллигенция: ученые, преподаватели. А среди них и Тимошенко с Вернадским.
Было организовано общее собрание профессоров, чтобы решить, что делать дальше: ждать большевиков или уезжать? Тимошенко твердо выбрал второе. Тем более, что Югославия объявила о готовности принять беженцев из России. Вместе с ученым-механикой, Георгием Пио-Ульским, Тимошенко даже ходил на аудиенцию в сербское посольство.
«Я очень подумываю об отъезде. Очень тяжело под большевиками. Хочется на большой простор: 2 года не знаешь, что делается на Западе и в мировой литературе. Это очень чувствует Тимош[енко]», — написал в те дни в своем дневнике Вернадский.
А дальше двоих друзей-академиков ждала та самая поездка в Новороссийск. Ливень, ожидание парохода, случайный попутчик и жизнь в странной коммуне.
Пароход пришел через четыре дня, академики добрались до Ялты, где Вернадский решил зазимовать на своей даче в надежде, что дела Белого движения поправятся. А Тимошенко поехал в Севастополь, стремясь попасть на эвакуационный рейс в Константинополь.
Но сделать это было непросто. Город тогда был оккупирован интервентами из Франции. И французские чиновники решали, кого пускать на пароходы. Тимошенко едва не впал в отчаяние, но помог случай.
«Когда‑то, еще до войны, Общество французских инженеров присудило мне почетный отзыв за труды по строительной механике и выдало соответствующее удостоверение за подписью министра. Это удостоверение у меня сохранилось, и я предъявил его консулу. Эффект был неожиданный. Консул переменил тон и выдал разрешение на пароходное место не только мне, но и моим спутникам и их семьям. Это был, кажется, единственный случай в моей жизни, когда документ об академическом отличии имел практическую пользу», — вспоминал ученый.
А дальше маленький грузовой пароходик, на скорую руку переделанный под перевозку пассажиров, шел в Константинополь целых три недели. Вместе с Тимошенко плыли другой украинский академик Тарановский с семьей и инженер, бывший ученик, Яков Хлытчиев. Каждый ютился, как мог. Жене Хлытчиева нашли место в каюте, а ему самому достался гамак в трюме. Когда похолодало, пар стал конденсироваться под потолком, оттуда лил настоящий дождь, и инженеру пришлось закрываться зонтиком. Тарановский с семьей расположился на каких-то ящиках. А Тимошенко соорудил себе кровать из двух поленьев и доски.
Эмигранты сходят с парохода, пришедшего в Стамбул. 1921 год
Эмигрант
В Константинополе беженцев отправили на карантин на Халки — один из Принцевых островов в Мраморном море. Жизнь начиналась с чистого листа. Каждому выдали миску и кружку, определили в дома, просторные, но без мебели. Пришлось спать на мешках с соломой и выстаивать долгие очереди за бесплатной кашей. Зато в очереди можно было перекинуться парой слов с каким-нибудь профессором или полковником.
Карантин кончился. Тарановский продал свои гимназическую и университетскую золотые медали, чтобы купить билеты, академики сели в вагон третьего класса и отправились в Белград.
И снова Тимошенко везде встречал учеников или читателей своих учебников, помогавших справиться с трудностями эмиграции. В Белграде таким неожиданным почитателем оказался профессор Арновлевич, еще до революции купивший учебник Тимошенко и готовящий по нему свои лекции. Он предложил эмигранту остановиться в доме своей сестры.
Та же история повторилась под Загребом, где ученый снял комнату. Стоило сыну хозяйки услышать его фамилию, он рассказал, как в русском плену учил по его книжке сопротивление материалов. Тут же хозяева переселили Тимошенко в лучшие комнаты.
В Загребском университете ректор, как оказалось, давно знал о научных работах русского инженера. И когда выяснилось, что перед ним сидит их автор, эмигранту тут же было предложено занять кафедру сопротивления материалов. С началом семестра можно было приступать к занятиям.
В промежутке между прибытием в Югославию и началом преподавания Тимошенко сделал два важных дела. Он написал работу об усилении краев отверстий в металлических листах и съездил в Киев за женой и детьми.
Произошло это апреле 1920 года, когда газеты написали, что польские войска подошли к Киеву. Он тут же поехал в Варшаву, добился визы и выехал в охваченную войной Украину.
«В Киеве, на вокзале, было совсем пусто. Извозчиков не существовало, и я зашагал на Гоголевскую улицу с моим необременительным багажом. В доме только начали вставать. Мой приезд был полной неожиданностью — за семь месяцев моего отсутствия не было никаких вестей обо мне. Из киевлян, уехавших в Ростов и Крым семь месяцев тому назад, я вернулся домой первым», — вспоминал ученый.
Перезимовать семье помогла академия. Политехнический Институт выплачивал супруге его жалование и помогал продуктами. Но академики сами пребывали в довольно жалком состоянии. Тимошенко присутствовал на одном заседании и был поражен обувью одного из известных математиков: подошва сапога совершенно оторвалась, и тот подвязал ее веревочками. «Костюмы многих академиков пришли в полную ветхость, и я во френче, выданном мне англичанами в Ростове, казался нарядно одетым», — писал об этом Тимошенко.
Родные уезжать не хотели. Все снова думали, что при поляках жизнь наладится. Но ученый был настойчив и оказался прав. Киевские поляки и сами уже вовсю эвакуировались. Местных в эвакуационный поезд брать не хотели. И тут опять помогла случайная встреча.
«Эвакуацией распоряжался инженер, бывший много лет тому назад моим учеником. Он меня узнал, раскрыл один из товарных вагонов и всех нас туда впустил. Поезд тронулся. Оказалось позже, что это был последний поезд, прорвавшийся из Киева, наша последняя возможность покинуть Россию», — вспоминал Тимошенко. — «Но ехали мы недолго и опять остановились, не доезжая до станции Буча, где мы проводили лето в 1907 году. Тут нам все было знакомо, но вид был необычный: слева горела знакомая нам деревня, справа шли по большой дороге, отступающие польские войска».
Путь был трудный. Академик с семьей спал на соломе среди каких-то сельскохозяйственных машин. Поезд много раз останавливался. И однажды, например, пассажирам пришлось выстроиться цепью и ведрами наполнять паровоз водой из колодца – водокачка была разрушена.
Тем не менее, Тимошенко с женой и детьми доехали успешно, и в Загребе потекла уже порядком позабытая мирная жизнь. Дети ходили в школу, отец читал лекции. Хорватский язык он осваивал по газетам – тут помогало знание русского и церковно-славянского. Конечно, в лекциях по-прежнему проскакивало много русских слов, но слушатели быстро привыкли.
Впервые после войны Тимошенко съездил в научную командировку. Побывал в Германии, Франции и Англии, где познакомился с молодым советским физиком Петром Капицей.
Два года спустя ученый неожиданно получил письмо из Америки от бывшего ученика по Петербургскому политехникуму. Он работал в компании, занимавшейся устранением вибраций в машинах. И предлагал своему профессору переезд и жалование 75 долларов в неделю.
Вопрос был непростой. С одной стороны, Тимошенко нравилось преподавать, ему нравился климат в Загребе, профессора и студенты. И он прекрасно понимал, что от всего этого придется отказаться. Но профессорского жалования хватало лишь на самое необходимое. Он не мог купить себе ни одежды, ни мебели, не говоря уже о собственном жилье. Были и амбиции иного рода, хотелось перевести и издать свои книги на европейских языках.
В общем, ученый попытался усидеть на двух стульях. Семестр как раз кончался, и он договорился, что место в университете сохранят за ним до осени. Тимошенко решил поработать три месяца в Америке, а потом уже решить, что делать дальше.
Промышленный инженер
Соединенные Штаты ученому сразу не понравились, причем почти по всем параметрам. Если судить по письмам и воспоминаниям, не нравились Тимошенко ученые, инженеры и рабочие, библиотеки и университеты, уровень жизни и досуг, американцы и еврейские эмигранты.
Не нравилось отсутствие привычной дистанции между физическим и умственным трудом. Он с возмущением писал, что молотобоец на заводе может зарабатывать больше инженера, что профессор в университете сам таскает тяжелые железяки для экспериментов, а не поручает это специальному человеку. Что профессора и инженеры подрабатывают, а не занимаются наукой, что студенты дерутся.
Радовала лишь одна вещь, о которой он вскоре написал академику Вернадскому: «Нет узкого “национализма”, с которым Вы везде встречаетесь в Европе и который особенно неприятен был для меня в маленьких славянских странах вроде Югославии или Чехословакии».
Зато Тимошенко крайне раздражали американские инженерные сооружения. Нью-йоркскому надземному метро посвящен в его воспоминаниях отдельный гневный пассаж: «Внешний вид их был безобразен. Конструкции поражали своей технической безграмотностью и были, по моему мнению, опасны для движения. При прохождении поездов и особенно при их торможении на станциях раскачивания этих конструкций достигали совершенно недопустимых пределов. О безграмотности американских инженеров я уже раньше составил себе некоторое представление, изучая провалившийся мост в Квебеке. Но все же не предполагал, что надземная железная дорога Нью Йорка построена настолько безграмотно».
Критика резкая, но ученый определенно имел на нее право. Именно он со временем создаст в США полноценную инженерную школу.
Компания, куда пригласили работать Тимошенко, располагалась в Филадельфии. Оказалась она крошечной – всего пять комнат. В ней занимались новыми двигателями для военного флота, и инженер приступил к расчетам коленчатых валов.
«Здесь инженерной наукой никто не интересовался и придется жить в полном научном одиночестве», — вспомнит он потом свои сомнения тех первых американских месяцев. — «Америка мне определенно не нравилась. Оставаясь в Загребе, я был ближе к научным центрам. Я мог иногда участвовать в научных съездах. Мог печатать свои работы в наилучших европейских изданиях. Но, обращаясь к материальной стороне дела, картина представлялась иначе. В Югославии я жил в полной нищете».
Это и решило дело. Тимошенко написал в Загреб два письма. Одно в университет, что не вернется. И второе жене, чтобы брала младшую дочь и приезжала. Старшая дочь и сын остались в Европе и поступили в Берлинский политехнический институт. Ученый твердо решил дать им хорошее инженерное образование, и был абсолютно уверен, что в США его нет.
Несмотря на это, он все сильнее скучал по преподавательской работе и мечтал устроиться в какой-нибудь из американских вузов, о чем тоже писал Вернадскому. Как только в 1923 году у его фирмы начались финансовые проблемы, Тимошенко первым делом написал письма в несколько университетов. Но те его даже ответом не удостоили.
Зато ответила одна из крупнейших промышленных компаний — «Вестингауз». Она готовилась расширять исследовательский отдел, в котором уже работали несколько российских иммигрантов, давших Тимошенко самые лестные характеристики.
И вот уже новое место работы в Питтсбурге. На этот раз Тимошенко мог увидеть, как устроена изнутри большая американская компания. Больше всего его поразило, что инженеры сидели в том, что мы бы сейчас назвали «опен-офисом». «Американцы совершенно не понимают, что для умственного труда необходимы тишина и некоторый комфорт», — констатировал он.
Зато в «Вестингаузе» было много таких же, как он, эмигрантов. С ними Тимошенко по большей части и общался, устраивал пешие прогулки в обеденный перерыв. Настроение было так себе. Российские инженеры не очень разбирались в электромашинах, на которых специализировалась компания, испытывали по этому поводу синдром самозванца и боялись, что их уволят. Но практика показала, что фундаментальная инженерная подготовка позволила каждому из них сделать хорошую карьеру в США.
Цех завода «Вестингауз» в Питтсбурге. 1920-ые годы
Близким другом Тимошенко стал изобретатель кинескопа и один из отцов телевидения Владимир Зворыкин. Такой же иммигрант, он работал в «Вестингаузе» и учился в докторантуре в Питтсбургском университете. Зворыкин часто подвозил нового друга на завод и с завода на своей машине.
Тимошенко сразу показал, что для компании он ценное приобретение. Изобрел и улучшил несколько мелких измерительных приборов. Решил ряд сложных инженерных задач. И вскоре стал консультировать самые разные технические отделы «Вестингауза» в сфере сопротивления материалов. Если в серийной машине что-нибудь ломалось, и инженерам нужно было точно определить причину и не допустить новых поломок, обращались именно к нему.
Тут ученый впервые обратил внимание на один из существенных плюсов инженерного дела в США — научные результаты, достигнутые в исследовательских отделах больших корпораций, гораздо быстрее находили свое воплощение на производстве. «Эта связь науки и техники налаживалась, по моим наблюдениям, в Америке успешнее, чем в Европе», — признал Тимошенко.
Не прошло и года на новом месте, как эмигранту пришлось снова попробовать себя в роли лектора. К нему обратилась группа молодых инженеров компании, желавших прослушать курс теории упругости. Набралось 25 слушателей. Времени днем на это не было. Поэтому Тимошенко учил их по вечерам, наскоро перекусывал дома и возвращался на завод. «Так, вероятно, впервые на территории Соединенных Штатов, был прочитан курс теории упругости», — отмечает он.
Потом эти внутренние заводские лекции превратились в постоянно действующий семинар. Там уже читал доклады не только сам Тимошенко, но и другие инженеры, рассказывая о разных разделах механики.
В начале 1924 года главный инженер-механик завода, Итон, решил еще плотнее подключить нового сотрудника к обучению молодых коллег. Компания каждый год нанимала около 300 выпускников американских инженерных вузов. И первые полгода они учились, проводя по 2-3 недели в разных заводских цехах. Потом их распределяли по производству, но примерно каждый пятый решал продолжать образование внутри «Вестингауза». Они сдавали специальный экзамен и могли поступить в одну из внутренних школ: механики или электротехники.
В первой Тимошенко и попросили прочесть курс сопротивления материалов. Он очередной раз констатировал плохую теоретическую подготовку американских выпускников. И прочитал им курс, который в царской России обычно слушали второкурсники.
Каждый теоретический отдел курса сопровождался в соответствие с намеченным еще в киевский период подходом решением прикладных задач. Эти лекции потом составили первую половину новой американской книги Тимошенко «Applied Elasticity».
Компания была заинтересована в том, чтобы труды ее исследователей обсуждались на международных научных и инженерных конгрессах. Так Тимошенко попал летом 1924 года в Торонто и провел несколько дней на территории университета. Атмосфера там царила британская, участники конгресса были по большей части европейцами. И ученый вернулся в большой тоске по университетской работе.
Положение иммигранта в «Вестингаузе» было прочным. Денег хватало не только на жизнь, не только на учебу детей в Германии, но даже на посылки родственникам в СССР. А Тимошенко писал одно за другим отчаянные письма Вернадскому. «Здешние лаборатории ни с русскими, ни даже с Загребом сравнить нельзя. Страна удивительная! Живут люди с материальным комфортом и обходятся без газеты, без театра, без порядочного книжного магазина, без библиотек!! Чтобы добыть порядочную научную книгу, нужно писать самому в Европу», — сетовал он в переписке.
Компания во многом готова была пойти Тимошенко навстречу. В 1926 году его отправили в поездку по университетам и лабораториям Европы. Он побывал в Великобритании, Германии, Швейцарии и Франции, поучаствовал за эти несколько месяцев в двух научных конгрессах.
В США деятельность ученого все больше выходила за рамки родного завода. Он выступил с докладом в Мичиганском университете. Прочитал лекцию для узких специалистов и профессоров в Массачусетском технологическом институте. А вот консультационной работы становилось все меньше. На заводе компании работали уже три выпуска внутренней корпоративной школы – инженеры, прослушавшие курс Тимошенко и решающие большинство задач, касающихся прочности, без посторонней помощи.
На английском вышел его авторский курс сопротивления материалов, что значительно упростило и преподавание. Так что инженер даже договорился с директором института, что его будут отпускать после обеда писать в спокойной обстановке новую книгу – про вибрации в машинах. Тимошенко объяснил начальнику, что именно с этой темой связаны многие затруднения инженеров компании, и заручился его поддержкой.
Теоретическая часть нового курса была в значительной мере взята из русскоязычных книг Тимошенко. А вот практические задачи опирались на реальные примеры из заводской практики. В 1927 году курс был готов.
Весной того же года ученый получил телеграмму от декана Инженерной школы Мичиганского университета. Там была учреждена особая кафедра для исследовательской работы по механике. И Тимошенко предлагалось ее занять. Мечта сбывалась.
На заводе всеми силами пытались его удержать. Предлагали официальное звание заводского консультанта и полную свободу от местных правил. Обещали поездки на любые конгрессы в Европе и Америке. «Все это было очень заманчиво. Но я знал, что пока буду на заводе, покоя не будет и научно работать не смогу», — вспоминал потом ученый.
Но расстались с компанией они хорошо. За Тимошенко сохранили должность приезжающего консультанта. Он должен был навещать завод раз в месяц и два дня обсуждать вопросы механики с заводскими инженерами.
Отец-основатель
Стоит ли писать, что в американском университете Тимошенко тоже сразу очень многое не понравилось. Его удивляло разделение труда, при котором вся административная работа вплоть до приглашения новых профессоров ведется университетской администрацией — людьми, зачастую не имеющими прямого отношения к науке и преподаванию.
Угнетало, что профессора обязаны с 9 утра до 5 пополудни сидеть в своих кабинетах. И что преподаватели инженерных специальностей обычно используют это время для выполнения сторонних заказов. Но больше всего раздражал невысокий социальный статус профессора.
Он привык к европейскому подходу, когда профессор — желанное и высокооплачиваемое звание. А в Америке в те годы хорошие практики, будь то врач, будь то инженер, совершенно не рвались преподавать. Вскоре Тимошенко убедился, что инженеры в университете гораздо меньшие профессионалы, чем их коллеги в Исследовательском институте «Вестингауза». Да еще и завистливые.
«С первого же дня моих занятий в университете я почувствовал, что отношение ко мне совсем не такое, как на заводе. На заводе инженеры обращались ко мне за советом, за помощью. Они были со мной любезны, — я не был их конкурентом. Совсем иное положение было в университете. Здесь я иностранец, плохо говорящий по-английски, поставленный в привилегированное положение», — вспоминал Тимошенко. Действительно, со своей особой кафедрой он должен был заниматься со студентами совсем немного часов. А денег получал вдвое больше, чем обычные профессора.
Поразительно, но даже студенты относились к преподавателям безо всякого пиетета. В какой-то момент ученый заметил, что сапоги его все время испачканы. Он задумался и понял, что университетская территория грязная, кое-где в грязи проложены деревянные мостки. И в этих узких местах студенты совершенно не стремятся уступать профессору дорогу. А сам Тимошенко при встрече на мостках инстинктивно отходит в сторону и пачкает сапоги. «Решил изменить мое поведение, не уступать дороги и идти прямо на студента. При моем росте и весе этот метод оказался удачным — студенты уступали дорогу, и я стал приходить домой с чистой обувью», — напишет он потом в мемуарах.
При этом в научном плане студенты тоже не блистали. В вузы они поступали с гораздо меньшей математической подготовкой, чем их европейские сверстники. И относились к учебе прагматично. Вывод формулы не интересен, если можно заглянуть в справочник и сразу получить готовое решение.
К самой учебе отношение тоже бытовало прагматическое. Почти любую карьеру можно было сделать без ученой степени. Поэтому никто особо не стремился стать доктором инженерных наук. Тимошенко решил переломить эту ситуацию. И если уж студенты выбирают сразу идти на завод, то почему бы не привлечь к расширенной учебной программе уже действующих заводских инженеров. Воспользовавшись связями в «Вестингаузе», ученый создал схему, при которой некоторые молодые сотрудники компании по окончании внутренней заводской школы могли учиться на докторскую степень в Мичиганском университете под его руководством.
Но поскольку от Питтсбурга до Анн-Арбора, где преподавал Тимошенко, надо ехать почти 500 км, со временем решено было перевести инженеров «Вестингауза» в Питтсбургский университет. Тимошенко там уже не преподавал, но помог разработать правила взаимодействия вуза и завода. Что особенно привлекало докторантов, в качестве диссертаций засчитывали научные работы, выполненные в корпоративном исследовательском институте.
Зато при Мичиганском университете ученый-эмигрант организовал летнюю школу механики. «Расчет был на то, что молодые преподаватели других американских университетов пожелают использовать летние каникулы для прослушивания курсов, обычно требуемых на докторских экзаменах», — объяснит он в воспоминаниях. Идея оказалась весьма востребованной. Первым же летом — в 1929 году — на учебу съехались полсотни ученых со всей страны. Расчет Тимошенко был верен: число инженеров-докторантов в Мичиганском университете стало расти. А сам он будет регулярно читать доклады на летних школах, даже когда станет профессором Стэнфорда.
Физический факультет Стэнфордского университета 1930-ые
Еще одну важную для американской инженерной науки вещь ученый начал реализовывать еще в Питтсбурге. Он решил организовать Секцию прикладной механики при Американском обществе инженеров-механиков для печати и обсуждения профильных научных работ. Он сумел заразить этой идее главного инженера-механика «Вестингауза» Итона. Но с самого начала решено было не замыкаться в рамках одной корпорации и пригласить представителей «Дженерал Электрикс».
И опять Тимошенко нащупал то, чего не хватало американской инженерной науке. Секция прикладной механики, запущенная в конце 1928 года, быстро набрала популярность и стала важной площадкой для научных дискуссий. А ее журнал Journal of Applied Mechanics — авторитетнейшим изданием в этой области.
Началась Великая Депрессия, но профессор перенес ее благополучно – с позиции стороннего наблюдателя. В университете сократили, а потом и вовсе перестали платить зарплаты профессорам, но Тимошенко работал и в «Вестингаузе». По дороге в Питтсбург он часто был единственным пассажиром в спальном вагоне. В разгар кризиса ученый съездил на два конгресса в Европу, путешествовал по Франции и наметил там план новой книги «Устойчивость упругих систем».
В 1933 году исполнилось шесть лет преподавания в Мичиганском университет, и Тимошенко получил саббатикал – оплачиваемый полугодовой отпуск. Он отправился в большое путешествие по Старому свету и даже увидел нацистский митинг в Германии. «По улицам маршировали в военном порядке какие-то люди и дети, очевидно школьники. Везде масса флагов партии Наци. Это напоминало демонстрации времен большевиков в Петербурге», — отметит он потом в воспоминаниях.
Осенью 1934 года Тимошенко пригласили в Калифорнийский университет на месяц в качестве стороннего лектора. А с 1935-го стали звать насовсем. Почти одновременно его начали приглашать и в Стэнфордский университет. Ученый выбрал Стэнфорд.
Переселившись на другой конец страны, ученый, к большой радости, избавился от работы консультантом. К тому же и стэнфордские студенты ему нравились больше. Более воспитанные, не такие грубые, из обеспеченных семей.
Начало Второй Мировой войны застало ученого в очередной поездке по Европе. Но в Америке дела шли по-прежнему. И в свободное от лекций время Тимошенко писал новую книгу — по статике сооружений. «Американские книги по этому вопросу казались мне малоудовлетворительными, — объяснял он. — Американские авторы учили «как» нужно вести расчет, но вопрос «почему» этот расчет приводит к нужным результатам, оставался невыясненным».
Война охватила весь Старый свет. Но до конца 1941 года и нападения на Перл-Харбор в американских университетах она совсем не чувствовалось. Потом классы поредели. Все здоровые и не имеющие отсрочек студенты были призваны в армию.
Разворачивались военно-промышленные программы. Тимошенко то читал доклады по специальным отделам теории упругости для инженеров-авиастроителей в Лос-Анжелесе, то консультировал морское ведомство в Вашингтоне. Потом читал вечерние лекции для инженеров оборонной промышленности. Ученому исполнилось 65 лет, но вопреки принятым правилам его оставили в университете.
В 1946-м мобилизованные студенты начали возвращаться. А инженерная наука США стояла на пороге больших перемен. Выделялись государственные средства на развитие инженерного образования. Тогда по инициативе Тимошенко в Стэнфорде появилось отделение исследовательской механики. В следующей поездке по Европе ученый исследовал механические лаборатории поверженной Германии и переманивал лучших профессоров работать в Америку.
Занятий в университете у Тимошенко становилось все меньше. В новом отделении он читал только два курса: «Механические свойства строительных материалов» и «Историю сопротивления материалов». Вторая область постепенно становилось главной сферой его научного интереса.
Все свободное от преподавания время он посвящал своей исторической книге, которая выйдет в 1953 году. А во всех поездках по Европе скупал у букинистов старинные тома, посвященные механике.
В 1955-м Тимошенко наконец-то вышел на пенсию. Хотя ему было уже 75 лет, университетская администрация уговаривала продлить контракт. Но профессор отказался. «Все курсы, которые я читал, уже были отпечатаны. И повторять на лекциях то, что студент мог прочесть в книге, не представляло никакого интереса», — объяснял он.
В 1957 году Американское общество инженеров-механиков учредило медаль имени Степана (точнее, в английском варианте — Стивена) Тимошенко. Ее ежегодно вручают за выдающиеся достижения в области прикладной механики. И первым лауреатом стал, что закономерно, сам Тимошенко. В удостоверении к медали объяснялось, что ученый был «лидером новой эры прикладной механики».
Пожилой профессор получал в те годы множество почетных наград и званий. Вплоть до избрания (сразу после поездки в СССР) иностранным членом Академии Наук СССР. «О том, что я когда‑то был выбран в Академию еще дореволюционным ее составом, теперь не упоминалось», — саркастически заметил Тимошенко.
Ученый овдовел еще в 1946 году. Его дочь – Анна Тимошенко-Герцельт жила в Вуппертале, и отставной профессор навещал ее каждое лето.
А в 1964 году он сломал ногу в Швейцарии и не стал возвращаться в США, а перебрался в Германию к дочери. Он умер у нее на руках 29 мая 1972-го. За год до этого профессор сумел подготовить и выпустить свою последнюю книгу — «Механика материалов».
Свои «Воспоминания» Тимошенко опубликовал в 1963 году. Там он честно признался, что до сих пор не уверен, правильно ли он сделал, что переехал в США.
«Занявшись подготовкой инженеров, годных для теоретического исследования технических задач, я написал ряд курсов, которые нашли широкое распространение. Но нового я в Америке сделал мало. Произошло ли это потому, что много был занят практическими работами или потому, что мне уже было около сорока пяти лет и начал стареть, я не знаю», — констатировал ученый.
Автор текста: НИКИТА АРОНОВ
Список литературы:
1) Тимошенко Степан Прокофьевич. Воспоминания, Париж 1963.
2) Isaac Elishakoff. Who developed the so-called Timoshenko beam theory?, Mathematics and Mechanics of Solids, August 12, 2019
3) Вернадский В. И. Дневники 1917-1921. Киев, 1994.
5) Stephen Timoshenko — path-breaking professor of applied mechanics, Stanford
Никита Аронов 7.04.2024