Кфар Аза, Беэри, Нахаль Оз, Нир Оз, Алюмим, Реим Кисуфим, Эйн Шлоша, Суфа, Офаким, Сдерот, Нетивот — названия этих кибуцев и небольших городов на юге Израиля навсегда войдут в историю мирового терроризма. 7 октября 2023 года от тысячи до двух тысяч боевиков в 20 местах прорвали границу со стороны сектора Газа и вторглись в Израиль. Они напали на мирных жителей, часть из которых была убита, часть угнана в заложники на территорию Газы, а часть числится в пропавших без вести.
Число похищенных израильтян, чьи личности идентифицированы, сегодня достигло 210 человек. Их семьи оповещены. Но до сих пор нет точных данных, сколько людей из пропавших без вести живо и сколько было убито. Еще не все найденные тела удалось опознать. Данные до сих пор меняются, поскольку рядом с одним из кибуцев проходил музыкальный фестиваль, куда съехались участники из разных стран, и определить точное количество гостей и жителей на момент нападения пока не удалось. Кроме того, нападение случилось в праздничные выходные, когда многие израильтяне навещали своих родственников в кибуцах. Это тоже осложняет подсчет людей, которые могли стать жертвами боевиков. Также поиски пропавших затрудняет то, что до сих пор на юге Израиля идут операции по ликвидации террористов. Поэтому невозможно провести широкомасштабную поисковую акцию там, где идут боевые действия. Но небольшие волонтерские группы начали работу уже на второй день после трагедии.
Среди них была Александра Панютина. Новый репатриант, она приехала в Израиль всего полгода назад. Александра по специальности зоолог, изучает устройство и передвижение животных. Три месяца назад вышла на работу в Тель-Авивском университете в лаборатории по изучению летучих мышей. Для поиска тех, кто, спасаясь от пуль и плена, бежал в сторону зарослей, садов и лесов, окружающих кибуцы, она решила использовать полевое оборудование, которое применяла в научных экспедициях. По просьбе T-invariant Александра попыталась восстановить картину произошедшей трагедии.
Материал также доступен в форме подкаста.
Фото из личного архива Александры
— Саша, как вы попали в поисковый отряд?
— Мой коллега и хороший знакомый, с которым мы когда-то работали в России, а теперь он живет в Израиле в центре страны, написал мне 8 октября, что находится около Сдерота и пытается попасть дальше на юг, чтобы начать искать тех, кто смог выжить, убегая с фестиваля. Он занимается дрессировкой собак и с кинологическим клубом Израиля организовался, чтобы поехать туда. Я сразу спросила, могу ли я чем-то помочь. У меня нет собаки, но у меня есть проходимая машина, кое-какое оборудование для полевых работ и, главное, навыки работы в природе, поскольку я все-таки по образованию полевой зоолог. Так мы с еще одним нашим коллегой попали в эту группу.
Мы достаточно долго туда пробирались, потому что прямым и кратчайшим путем проехать было нельзя. В итоге мы поехали через Нетивот, через пригородные поля. Как выяснилось потом, это была одна из самых опасных зон, где нас не должно было быть. Но, тем не менее, мы благополучно добрались до Беэри, и уже в районе Беэри встретились с группой, которая занималась поисками.
— Как вы понимали, где надо искать, кого надо искать? Знали ли вы, сколько человек пропало и сколько человек надо искать? Ведь от этого зависит, собственно, характер действий. Когда ищут одного или двух людей, используют один алгоритм поиска. Когда ищут большую группу – другой. Из какой информации вы исходили?
— С информацией как раз была проблема. Дело в том, что мы сразу поняли, что надо концентрироваться не на поиске людей из кибуцев, поскольку в основном они погибли в своих домах. И если кто-то оставался живым, то находился в своем доме, и там их гораздо лучше могли найти выжившие соседи, служба охраны кибуцев, армия. Мы там были не нужны. А надо искать участников фестиваля, которые убегали по полям. Собственно, ХАМАСовцы выложили съемки, как этих людей гонят через поля. Мы понимали, что довольно большое количество людей могло спастись где-то в шетахе, как это называют в Израиле, то есть на природе. И эти люди до сих пор могут находиться там.
Также мы знали, что на этот момент армия еще не занималась поиском выживших. 9 октября еще были участки, на которых находились террористы. И, соответственно, приоритетной задачей была зачистка всей этой территории от террористов. То есть никто не искал специально людей. Для этого не было ни времени, ни сил. И, главное, что эти задачи: поиска террористов и поиска людей — немного противоречат друг другу. Поэтому самим поиском людей военные специально не занимались, и мы надеялись благодаря собакам и благодаря нашим полевым навыкам успеть помочь тем, кто еще прячется и мог выжить в ходе этой атаки.
Фото из личного архива Александры
Одной из главных проблем было отсутствие информации. Есть чат, в который родственники исчезнувших, пропавших, пишут какую-то информацию об этих людях. Эта информация собиралась в штабе поисковой группы. И наши первые задачи были попытаться проверить определенные точки, например, места, где были засечены локации телефонов кого-то из пропавших. Потом мы постарались переключиться и работать другим способом. Мы отправили коллегам в Россию съемки, которые сделал ХАМАС, где, собственно, людей гонят по полю. Там их геолоцировали. И мы решили отработать ручьи вдоль этого поля в надежде на то, что, собственно, единственный исход с поля, при котором можно было выжить, — это попасть в эти ручьи и дальше в их руслах где-то найти убежище и спрятаться.
Но главная проблема заключалась в том, что мы действительно не понимали, о каком порядке людей идет речь. Мы ищем одного-двух человек или мы ищем 200 человек — этого никто не знал и сказать не мог. И, собственно, я так понимаю, что ни у кого из тех, кто занимается волонтерской работой, таких данных до сих пор нет.
Скорее всего, очень многие из пропавших без вести, кого сейчас ищут, будут впоследствии опознаны. То есть их уже нет в живых. Но, тем не менее, какое-то количество людей, возможно, спаслось. И вот из хороших новостей: через семь дней после трагедии удалось найти одну живую девочку, которая пряталась в ручье, в пещере. И она не выходила, потому что думала, что Израиль захватили. И она узнала о том, что Израиль не захвачен, от поисковиков, которые ее нашли.
— Опишите начало поиска.
— Первым делом, когда мы приехали, мы увидели дорогу между одним из самых пострадавших кибуцев — Беэри — и кибуцем Реим. Как раз посередине этой дороги, между кибуцами и проходил фестиваль — там была стоянка машин. Во-первых, мы увидели, что эта дорога вся обгорелая, на ней следы того, что там горели остатки машин. На стоянке были машины.
— Много?
— Просто бессчетное количество: их много-много-много под деревьями стоит. Те, кто даже не смог попытаться уехать, те, кто, видимо, погиб сразу на месте или кто попытался бежать пешком. Какие-то машины очень сильно повреждены, какие-то стоят абсолютно целые.
— Значит, какие-то автомобили террористы взрывали, поджигали, а какие-то оставляли?
— Ну, в основном именно на этой стоянке их, скорее, расстреливали. Но, видимо из-за того, что много людей пыталось бежать, кто-то в кого-то просто врезался. То есть я не видела там следов ракет. Мне кажется, что вот признаков обстрела на этом участке нету. Но что-то они поджигали — да, и явно на дороге горели машины, потому что следы вот от этих горелых машин остались на асфальте. И вдоль дороги очень много машин, которые сгорели. То есть, видимо, их поджигали уже потом, убив тех, кто в них находился.
Фото из личного архива Александры
— Вы лично видели в этих машинах тела мертвых людей?
— Когда мы приехали, как раз шла работа по извлечению тел. Есть такая специальная группа в Израиле, ЗАКА, которая занимается опознанием, сбором тел и так далее. И вот они в Беэри работали в тот день и в следующие дни. К моменту нашего появления основную массу тел уже собрали, но там были места, где это было не так просто сделать, поскольку не все тела были целиком и в состоянии, в котором в них можно опознать тела. Я думаю, что они и сейчас еще в кибуцах этим занимаются.
— Много было тел, которые нельзя опознать по внешнему облику и которые потребуют идентификации по ДНК?
— Могу судить только со слов людей, которые занимались сбором тел: да, с опознанием большие проблемы. По крайней мере в кибуцах Беэри, Нахаль Оз, Алюмим было очень много непознаваемых тел. Мы разговаривали с военным по поводу поиска девушек, убежавших из одного кибуца в другой. Мы собирались пройти с поиском между этими кибуцами и попытаться найти кого-то, так как известно, что они до сих пор не найдены. И военный сказал, что более вероятно, что все они погибли в том кибуце, где рассчитывали найти помощь, и он считает, что они все находятся именно среди неопознанных тел.
— Их сжигали живыми или сначала убивали?
— Насколько я понимаю, на этот вопрос пока нет ответа и на него будут отвечать.
— Ваша задача была найти живых, пока еще это было возможно. Куда вы двинулись?
— Мы сразу отмели идею работать в поле, потому что поля там сейчас хорошо просматриваются: там практически нет зарослей. Поэтому нас заинтересовали ручьи, сухие ручьи (сейчас они все без воды), которые окаймляют поля и разделяют их, в них много укрытий.
В первый день мы отрабатывали другие задачи, в основном сигналы с телефонов, которые получили от родственников. Достаточно безуспешно мы прочесали несколько участков местности, пытаясь найти, допустим, третьего человека, исчезнувшего из машины, где были обнаружены трупы, но не хватало одного. Но чтобы искать дальше в этом направлении, нам нужно было попасть на закрытую территорию садов, куда армия нас не пустила в этот день. И мы решили попробовать сосредоточиться вот на этих ручьях. Мы работали вчетвером, с одной собакой служебной. Задача была идти цепью, нашей группы как раз хватало, чтобы просматривать территорию с двух берегов ручья и по центру. И сложные места мы отрабатывали с собакой, чтобы она проходила кусты, в которые не мог нормально войти человек, и пыталась там найти каких-то людей.
— Что вы обнаружили?
— Мы нашли следы охоты. То есть в этих ручьях были вещи, которые бросали бегущие люди: куртка, свитер, пальтишко детское, бутылочка, очки.
Было понятно, что люди не возвращались за ними, потому что торопились убегая. Где-то мы нашли признаки того, что там люди прятались. Например, была такая стоянка под кустами тамариска, где лежали остатки еды, видимо, кто-то отлежался. Но в основном мы видели признаки бегущих людей, которых преследовали. Так, примерно в трех километрах от края поля стояла брошенная машина, на которой не было признаков расстрела. Значит, она остановилась не от этого. Но перед ней был след квадроцикла. То есть очень похоже на то, что эту машину просто догнали и остановили, выехав перед ней.
Фото из личного архива Александры
— Это значит, что люди из этой машины попали в заложники?
— Да, с высокой вероятностью их угнали. Дальше мы прошли еще где-то километра полтора и нашли машину, которая остановилась сама. И, в отличие от первой, у нее не было признаков того, что ее остановили. В этой машине были детские вещи. То есть очевидно, что там был кто-то взрослый с детьми. И мы начали усиленно искать, потому что там как раз были хорошие заросли рядом, и мы очень надеялись, что, может быть, вот эти люди, поскольку там не было тоже следов крови и не было признаков, что их догнали (рядом не было следов других машин), мы очень надеялись, что, может быть, эти люди все еще прячутся. Ну, то есть прячутся где-то здесь, и они живы. И мы прошли сначала обратно вдоль ручья и нашли несколько вещей. Например, детское пальтишко такое легкое и цветные очки на ребенка лет десяти. И свежую бутылочку от воды. То есть, это явно вещи вот совсем этих дней и явно, что люди очень торопились, потому что, ну, вещи лежали так, что они даже не пытались их поднять. А потом в тростниках, вот, мой коллега с собакой, он обнаружил укрытие, в котором лежала маленькая детская бутылочка с остатками воды. Так что люди там прятались.
— Какова могла быть судьба тех людей, которые прятались и куда они могли попасть?
— Надеюсь, что именно в этом конкретном случае судьба была удачной, потому что от армейского поста, который стоял где-то через полтора-два километра от этой точки, мы выяснили, что из этого ручья некоторое время назад вышел отец с двумя девочками. И мы очень надеемся, что это их следы мы нашли и что они спаслись.
— Но это судьба тех, кто задержался. А те, кто не стал прятаться в ручьях?
— Я считаю, что те люди, которые задержались, кто прятался, имели больше шансов сохранить себе жизнь. Потому что большинство тех, кто сразу выбирался к другим населенным пунктам, например, на пост полиции или в другой кибуц, погибли. Они не знали, что все ближайшие кибуцы тоже были захвачены, поэтому выходить туда не имело смысла.
— Люди бежали из одного кибуца в другой, думая, что там они найдут помощь, а попадали снова к террористам?
— В том-то и дело…. Просто никто не знал, что бежать туда нет смысла, а надо прятаться. И поскольку мы знаем, что в Нетивоте шел бой, то те люди, которые выходили к Нетивоту сразу, они с высокой вероятностью могли стать жертвами. Насколько я знаю, вот та группа людей, которая вышла к Нетивоту как раз по дороге, по которой мы приехали, она вышла значительно позже. Она вышла уже к вечеру, когда там была армия и, по крайней мере, была какая-то защита. А те же, кто вышел с утра, кто добежал сразу, они, скорее всего, в итоге попали обратно в руки террористов.
И мы знаем уже много таких историй, когда люди звонили родственникам и говорили: «Мы вырвались, мы бежим домой!», дальше их расстреливали фактически на глазах у родственников. Родственники слышали по телефону, как их родные погибают. То есть это была настоящая охота (Видео по ссылке опубликовал канал, поддерживающий ХАМАС. Мы делимся этим видео, потому что считаем его важным доказательством преступлений ХАМАС. События, зафиксированные на нем были геолоцированны. — прим. редакции)
Причем, охота не только в городах, не только в кибуцах, а это была настоящая охота через лес, через поле, везде. Нигде от них не было защиты. И весь этот шетах был наполнен охотниками, которые гнались. И расчет на то, что ты найдешь укрытие среди деревьев — у большинства людей он не оправдался.
— Саша, вы полевой зоолог, вы знаете, что такое экспедиция в лесу. Как бы вы сравнили, вот условия в лесу Среднерусской полосы и в лесу, который вы сейчас увидели? Насколько реально в нем спастись? В чем разница?
— Да, в России мне не раз приходилось задумываться, что делать, если мне придется убегать от силовиков. И я знала, что в нашем лесу я всегда смогу спрятаться, я понимала, как в нем выживать достаточно долго. А здесь, конечно, очень плохие условия в этом плане.
— В чем особенность этого леса?
— В том, что это не лес. По сути, это просто разреженная кустарниковая и древесная растительность, не образующая сомкнутых пространств. И я просматривала деревья, пытаясь понять, как на них спрятаться. Потому что если бы я оказалась в такой ситуации в Среднеевропейской полосе, то самым безопасным местом, когда за тобой гонятся, как я считаю, будут кроны деревьев. И я просматривала разные укрытия, которые можно было бы сделать на деревьях.
И я не нашла ни одного дерева, на котором мне бы показалось рациональным прятаться. То есть все просматривается настолько хорошо, что любой человек, который тебя преследует, если он уже туда зашел, он там тебя точно найдет.
Другое дело, что в некоторых местах этих ручьев есть заросли тростника. Само по себе это плохое укрытие, потому что когда ты в них пробираешься, ты оставляешь следы, тем более сейчас осень и все сухое. В это время года невозможно там нарушить покров и тут же восстановить его за собой. Зато там было огромное количество звериных троп от кабанов, лис, шакалов. И я думаю, что самое хорошее укрытие — использовать эти звериные тропы, чтобы забраться глубоко в тростники по одной из них.
— Вы искали четыре дня. В Израиле осенью жара, даже скорее лето с точки зрения европейского человека, температура около 28-30 градусов тепла, ручьи еще пустые, воды вокруг нет. У кого было больше шансов выжить и спастись в таких условиях?
— Ну, во-первых, у тех, у кого под рукой оказался рюкзак с едой и водой. Для тех, у кого не было запасов, на пятый день, на мой взгляд, уже было мало шансов выжить в таких погодных условиях. Другое дело, что как минимум две ночи, из тех, что мы там были, ночью шел небольшой дождь, и человек с минимальным полевым опытом мог догадаться хотя бы попытаться собрать воду.
— Но в Израиле довольно много людей имеют этот опыт. Это люди тренированные, прошедшие армию.
— Да, и это как раз повышало надежду. А главное, что, по-видимому, именно благодаря этому самостоятельно вышедших людей было довольно много. Именно потому, что люди здесь имеют совершенно другой полевой опыт, чем, допустим, в России. Потому что в России многие потерявшиеся в дикой природе не могут определить направление, куда двигаться, и просто боятся идти. Они садятся и ждут помощи. А израильтяне мне объясняли: у нас никто не будет ничего ждать, мы будем идти, мы будем что-то делать, но мы не будем сидеть. И, с одной стороны, благодаря этому люди сами спаслись. А с другой стороны, я боюсь, что благодаря этому же многие погибли, потому что они спаслись слишком рано. Они вышли из укрытий слишком рано.
— Среди тех, кто искал, вы встречали родственников пропавших?
— Да, на одной из точек, где мы искали, мы встретили гражданских. Я сначала не могла понять, как они там оказались, потому что вроде бы армия никого не пускает и там работают только люди, так или иначе связанные с поисковыми операциями. Но оказалось, что это отец молодого человека, который пропал, и его телефон родственники засекли в этой местности. И нас туда отправили, на эту точку, как раз именно на этот сигнал телефона. Мы с ним работали часа два. Нам выдали нескольких солдат, которые с нами ходили и в качестве поисковых сотрудников, и в качестве охраны, поскольку это была зона, где еще могли быть террористы. И, наверное, самое сложное в этот момент было уговорить этого отца, чтобы он шел в цепи. Потому что он настолько надеялся найти сына, что все время останавливался у каждого куста и кричал: «Юда, Юда!». И было видно, насколько ему тяжело и насколько он все еще не теряет надежду, верит, что под этим кустом, под которым ты все просматриваешь и видишь, что там никого нет, он все еще думает, что может быть сейчас его сын откликнется оттуда.
Фото из личного архива Александры
Самым тяжелым было то, что нас сняли с этой точки и отправили на другую задачу, поскольку военные должны были уходить, а одним нам не разрешали оставаться на этой территории. А мы нашли цепочку человеческих следов, которые еще никто не проверял. И я еще думала, что, возможно, это и есть следы его сына, если действительно там был телефон. И мы могли бы их протропить, это был бы шанс. Поэтому на следующее утро я уговорила одного из израильтян, который раньше служил в ЦАХАЛе, поехать туда. Он прибыл на юг почти сразу, в момент начала операции по освобождению Израиля, и воевал вместе со своими бывшими коллегами по армии. Добыл у кого-то из раненых оружие и помогал освобождать один из кибуцев. Затем переключился на поисковые работы. Мы договорились вернуться и попробовать протропить те следы. Но утром, когда мы приехали, оказалось, что вся эта следовая дорожка забита овцами. Полностью. И следов больше нет. Мы двинулись примерно в том направлении, куда могли вести эти пропавшие следы и выехали на ферму. Хозяин сказал, что видел террористов, но спасавшихся от погони не встречал. И, поскольку он был еврей и на его ферме было много строений, где можно было бы спрятаться, он мог бы оказать помощь. Но никто к нему не выходил. Тогда эту часть поисков мы завершили.
А потом мы встретились с отцом Юды в самый последний день операции. Он приехал к военной части, где стояла база нашей поисковой группы, и рассказал, что его второй сын смог получить дубликат сим-карты пропавшего и взломать GPS того телефона. И, хотя телефон сына выключен, он все равно раз в какое-то время посылает сигнал GPS для того, чтобы его можно было найти. Он показал точку, которая была в пяти километрах от нас. А до захода солнца оставалось минут 20 и понятно было, что в зону, где находится этот телефон, если он действительно там, мы не можем попасть. Во-первых, нас туда никто не пустит. Во-вторых, была высока вероятность, что это засада и телефон в руках у террористов. Уже к тому моменту было известно, что многие террористы, забрав телефоны своих жертв, с них отправляли сообщения, высылали родственникам ролики с убийством их близких, выкладывали это в соцсети. Особенно настораживало то, что точка двигалась в направлении Газы. Тем не менее, оставался шанс, что так может двигаться дезориентированный человек. Отец сказал, что пропавший сын не служил в армии, т.е. у него не было хорошей подготовки.
— То есть он мог заблудиться?
— Да, во-первых, мог заблудиться, во-вторых, он мог быть просто в шоке и двигаться хаотично. И, судя по расстоянию от точки, где мы его искали за два дня до этого, если он двигался очень медленно, допустим, падал, потом вставал, то это было очень похоже на то расстояние, которое может пройти дезориентированный человек в плохом физическом состоянии. Тогда мы попытались прорваться через блокпост, чтобы все-таки попасть поближе к этому месту. У меня была идея запустить квадрокоптер с дороги.
— А у вас с собой был квадрокоптер, который вы использовали раньше в своих полевых исследованиях?
— Да, конечно. Я использовала его для наблюдения за зверушками, такой совсем любительский приборчик, который может летать 30 минут. Обычно больше, чем на два километра, его никто не запускает. Но поскольку военные нас не пропустили и солнце уже садилось, тогда я все-таки решила запускать с базы. Представьте, если там живой человек и вот здесь его отец, который смотрит на меня, как на последнюю надежду, я просто не могу поступить иначе. И на самом деле я чувствовала свою вину за то, что мы не проверили те следы сразу, за то, что не сказала тогда в самый первый день старшему в нашей группе что надо остаться и проверять следы…
— Которые потом затоптали овцы?
— Да, которые мы из-за этого потеряли. Я поняла, что нужно делать все немедленно, чтобы найти сына. Если он будет двигаться в том направлении еще немного, его либо застрелят свои, израильтяне, либо он попадет к террористам.
Я попробовала туда отправить дрон, даже отсняла район, где была точка. А на обратном пути у меня не хватило заряда, чтобы справиться с ветром. Наверху был очень сильный ветер, а как только я опускалась ниже, дрон терял связь и приходилось его поднимать. GPS в том районе не работал, то есть он не мог вернуться сам. Мне приходилось поднимать его на максимальную высоту, чтобы лететь обратно, и там ветер держал его практически на месте. Он не долетел до нашей базы два километра и упал. Но поскольку я надеялась, что на флешке есть запись и мы увидим, есть ли там люди, есть ли там человек, то мы еще несколько часов пытались туда все-таки как-то пробиться или договориться с военными, чтобы они забрали дрон. Ну а потом от отца пришло известие, что тело опознали в Беэри.
— То есть все это время вы искали человека, который был мертв, и чей телефон находился у террористов?
— Так мы подумали тогда. Хотя теперь у меня есть некоторые сомнения. Дело в том, что у меня там все время прыгал GPS…
— Да и здесь, на севере Израиля, где мы с вами сейчас находимся, проблема с навигацией. GPS практически не работает несколько дней.
— И теперь я думаю, что, возможно, телефон находился все это время в одном месте. То есть его могли забрать террористы и выбросить. Но поскольку сигнал все время прыгал, было ощущение, что человек движется. Поэтому, может быть, да, с ним уходил террорист. А может быть, он просто лежал все это время в одном месте, и родственники видели иллюзию движения и надеялись найти парня живым.
— Что из того, что вы увидели, вас потрясло больше всего? Что вы никогда не забудете?
— Охоту. Вот вдоль ручья, по которому мы шли и который был самым продуктивным, и, как мы сейчас понимаем, в нем надо было работать и работать дальше, в какой-то момент я увидела наверху, на обрыве, много машин. Сначала я не могла понять, что там делают десятки машин, ведь парковка фестиваля была на другой стороне дороги, метрах в пятистах оттуда.
А когда мы приблизились к этому месту, я поняла, что это не парковка… Это кладбище… Нетрудно было восстановить картину произошедшего. Люди поехали через поле максимально коротким путем, поскольку дорога в тот момент простреливалась и по ней уже никто не ехал. И люди решили, что самое безопасное — бежать через поле, так меньше шансов, что поймают. Но большинство машин было переднеприводные, а не полноприводные, они застревали в бороздах одна за другой, сталкивались, пытаясь объехать друг друга. Так они попали в ловушку, где и погибли.
Еще вот те сады авокадо, куда мы в первый день не попали. Дело в том, что когда мы обыскивали обочину, мы нашли три места, где была разорвана проволока ограды. Мы проверили, ее действительно не очень сложно было разорвать руками. Там, где стыковались секции. И было видно, что кто-то пролез в эти прорехи. Наш коллега с собакой попал туда спустя сутки. Он прошел до противоположной границы садов. И там обнаружил вещи. Вещи и следы того, что бегущих догнали… Преодолеть еще одно заграждение эти люди уже не успели…
Фото взято из личного архива Александры
— Как вы поняли, что надо завершать поиски?
— По соотношению погоды: температура и отсутствие воды. Мы прикинули и поняли, что среда 13 октября — это более или менее последний день, когда имеет смысл искать живых. Но поскольку мы не смогли дообследовать в среду те места, которые нам казались наиболее перспективными, а в четверг нам удалось беспрепятственно туда попасть, мы решили продолжить работать. И нам казалось на тот момент, что выжить уже невозможно. Мы сами, беря с собой довольно большие запасы воды, к концу дня их полностью тратили. И собака очень устала и практически уже не могла работать. То есть она была в полном изнеможении. И мы оценивали шансы сбежавших как нулевые. Потому что, если человек не вышел за это время сам, не подал знак, не подал никакого сигнала, он либо был ранен и умер от потери крови, либо должен был все-таки как-то попытаться высунуться и дать о себе знать.
Но мы ошиблись. Теперь, когда мы знаем о найденной девочке… Я очень жалею, что мы уехали, потому что, может быть, мы могли бы еще что-то сделать….
Проблема в том, что,поскольку мы новые израильтяне, то нашей группе было очень трудно получать какие-то разрешения, куда-то проходить и объяснять, что на самом деле мы можем принести пользу. И мне казалось, что раз остальные израильтяне, которые с нами работали и умели договариваться на местах, закончили поиски, то мы тоже больше ничего не можем сделать. Я сейчас очень об этом жалею. Я думаю, что если бы мы еще сутки или двое отработали, возможно, кому-то мы смогли бы помочь.
Текст Ольга Орлова
Ольга Орлова 25.10.2023