23 декабря стало известно о приостановке лицензии Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинки). Ранее, в ноябре, Рособрнадзор лишил вуз государственной аккредитации по ключевым программам — психологии, социологии и менеджменту. T-invariant поговорил с десятками шанинцев, чтобы понять, почему именно этот университет стал мишенью властей, что ждет его студентов и преподавателей и остается ли шанс сохранить остатки свободного образования в России.
Справка
Рособрнадзор приостановил действие образовательной лицензии Московской школы социальных и экономических наук — соответствующая запись («Приостановлена полностью») появилась на сайте ведомства в реестре лицензий. Это означает, что Шанинка теперь не может осуществлять образовательную деятельность. Кроме того, вуз обязан обеспечить перевод студентов с их письменного согласия в другие высшие учебные заведения на имеющие госаккредитацию программы по аналогичным направлениям подготовки — с сохранением всех условий обучения.
2018—2025: хроники давления
«Рособрнадзор лишил аккредитации Шанинку — один из лучших частных университетов России. Снова “бумажные” претензии и разговоры о необходимости кардинально перестраивать работу надзорных органов и снижать формальные критерии, мешающие университетам и противоречащие целям развития страны», — такой комментарий о лишении аккредитации Шанинки дал Алексей Кудрин. Однако не стоит обольщаться: эти слова были сказаны не сейчас, а в далеком 2018 году, когда Кудрин занимал пост председателя Счетной палаты. Именно тогда Шанинка впервые столкнулась с отзывом аккредитации.
Примечательно, что всего за год до этого, в 2017 году, Шанинка заняла второе место в рейтинге востребованности российских вузов в сфере управления. Но высокие профессиональные показатели и признание со стороны рынка труда не уберегли вуз от санкций регулятора. В заключении экспертов, проводивших аккредитационную экспертизу в 2018 году, указывалось, что образовательные программы Шанинки нарушают ряд государственных образовательных стандартов. Рособрнадзор выявил более 20 нарушений в программах бакалавриата и магистратуры.
При этом университет продолжил обучение студентов — это позволяло наличие образовательной лицензии. Однако отзыв аккредитации по ряду направлений имел прямые последствия: студенты этих программ лишались гарантированной отсрочки от армии и возможности получить диплом государственного образца. Тем, для кого это было принципиально важно, предложили перевестись в другие вузы. Спустя полтора года, в марте 2020-го, аккредитацию университету вернули.
После этого Шанинка проработала в относительно спокойном режиме менее года. Уже в 2021 году вуз вновь оказался в центре скандала: ректора Сергея Зуева обвинили в мошенничестве. В 2024 году суд приговорил его к четырем годам лишения свободы условно. По версии следствия, Зуев участвовал в хищении 21 миллиона рублей у Фонда новых форм развития образования, связанного с Минпросвещения РФ.
В марте 2022 года давление на Шанинку приобрело иной характер. Прокуратура Москвы заявила, что программы факультета свободных искусств и наук (Liberal Arts and Sciences) направлены на «разрушение традиционных ценностей российского общества и искажение истории». Одновременно у вуза запросили документы о сотрудничестве с рядом преподавателей, включая Екатерину Шульман, которая к тому моменту уже была объявлена в России «иностранным агентом». 1 июля 2022 года факультет Liberal Arts в Шанинке был закрыт.
В 2023 году университет выпустил последнюю группу студентов, получивших сразу два диплома — Московской школы социальных и экономических наук и Манчестерского университета. Ранее Манчестерский университет решил сократить число партнерских организаций и прекратил сотрудничество с Шанинкой. Попытка заменить это партнерство сотрудничеством с университетом в Ковентри оказалась неудачной: сначала проект был прерван из-за пандемии COVID-19, а затем окончательно прекращен после начала войны с Украиной.
В ноябре 2024 года в МВШСЭН прошла очередная внеплановая проверка. По ее итогам Роспотребнадзор заявил о выявлении 774 пунктов нарушений, которые предписывалось устранить. В апреле 2025 года Рособрнадзор вынес Шанинке второе предписание и на год запретил университету прием новых студентов. Вуз попытался оспорить это решение в суде, однако в октябре суд встал на сторону надзорного ведомства.
В ноябре 2025 года Рособрнадзор выпустил приказ о лишении аккредитации восьми образовательных программ: шести программ бакалавриата (психология, психологические науки, социология и социальная работа, экономика и управление, менеджмент, социология) и двух магистерских программ (психология и психологические науки). Таким образом, Шанинка во второй раз за свою историю столкнулась с масштабным лишением аккредитации.
«Любая образовательная организация действует на основании двух ключевых документов, — объясняет эксперт. — Первый — лицензия на образовательную деятельность. Лицензия носит бессрочный характер, но может быть приостановлена, если Рособрнадзор зафиксирует серьезные нарушения, в том числе связанные с реализацией образовательных программ. (именно ее и лишилась Шанинка. — T-invariant). Второй документ — аккредитация. Она выдается на конкретные образовательные программы. Она была отозвана не по всем направлениям, а лишь по части, прежде всего по ряду программ бакалавриата. «Аккредитация дает право выдавать дипломы государственного образца, — продолжает эксперт. — Любое учебное заведение с лицензией может выдавать документы об образовании, но без аккредитационного свидетельства это будут дипломы, не признаваемые государством. Существуют и другие форматы — например, сертификаты о повышении квалификации. Они также не являются государственными, но широко используются в системе дополнительного образования».
Основатель Шанинки Теодор Шанин, комментируя первую утрату аккредитации в 2018 году, в интервью «Медузе» так объяснял значение этого документа: «Аккредитация нужна, потому что она дает определенные вещи. Во-первых, ее отсутствие означает, что молодые люди призывного возраста не смогут поступать в наш университет. Во-вторых, существуют государственные стипендии для студентов. Они важны, потому что дают возможность учиться тем, кто не может себе этого позволить. Двадцать пять лет назад, когда меня спросили, какие вещи абсолютны для школы, я сказал: обязательно, чтобы среди учащихся были немосквичи. Тогда я издал указ — не менее 50% студентов должны быть из российской провинции».
Как не навредить «матросам»
В ходе подготовки материала мы обратились к нынешним и бывшим преподавателям вуза. В первую очередь — к тем, кто уже не преподает, не находится на территории России, но сохраняет с университетом тесные связи. К нашему удивлению, большинство из них предпочли отказаться от комментариев, опасаясь, что публичные высказывания могут навредить Шанинке.
«Вокруг Шанинки сложилось четыре основных нарратива, — объясняет свой отказ Виктор Вахштайн. — Первый — историзирующий: рассказ о Теодоре Шанине, созданной им школе и попытке, в конечном счете неудачной, построить свободный университет в циклически несвободной стране. Второй — нарратив силовиков: история о «гнезде национал- и либерал-предателей», шпионской ячейке. Третий — эмигрантский: рассказ о том, что там все умерло и как Феникс возродилось в Черногории, Израиле и других странах Европы, где сейчас работают выпускники и эмигрировавшие преподаватели. И, наконец, четвертый — внутренний: о том, что оставшиеся решили, как матросы крейсера «Варяг», не сдаваться и перебираются из одного затопленного помещения в другое, еще не затопленное — закрыли бакалавриат, удержали магистратуру».
По мнению Вахштайна, самый честный нарратив — четвертый. «Но его обсуждение может навредить тем самым «матросам». Мне потребовалось начать писать прозу, чтобы это осмыслить», — добавляет он (речь идет о книге «Смонг». — T-invariant).
При этом, пусть и на условиях строгой анонимности, охотнее соглашались разговаривать с нами преподаватели, которые продолжают работать в Шанинке сегодня. Общий настрой этих собеседников был сдержанно-боевой — многие из них надеялись, что лицензия не будет приостановлена.
Важно вспомнить, что две трети своей истории МВШСЭН существовала без бакалавриата. Изначально Московская школа была местом, где учились люди с уже полученным высшим образованием, нередко — с ученой степенью.
Предчувствие надвигающейся беды с приостановлением лицензии было у многих собеседников T-invariant. «Никто ничего не гарантирует. Условно говоря, возможно, к Новому году — просто дата красивая — прилетит очередная “сова из Министерства магии” и принесет письмо о том, что лицензии тоже больше нет. Этого нельзя исключать. Но точно можно сказать одно: у нас нет желания хоронить себя самим. Европейский университет смог пережить и лишение аккредитации, и лишение лицензии. Такой опыт существует. В целом, без аккредитации части программ мы можем продолжать работу. Без лицензии — придется искать другие форматы. Вероятно, для разных подразделений решения будут разными: исследовательские, творческие или иные», — говорил один из собеседников T-invariant на условиях анонимности.
Андрей Зорин, филолог, историк культуры, профессор Оксфордского университета, бывший научный руководитель исторической программы МВШСЭН, вспоминает другое драматичное событие, связанное с Шанинкой, — запрет на набор новых студентов. Такое решение было принято год назад, и в этом учебном году в Шанинке просто не было первого курса. Если набор не разрешат, программы начнут закрываться естественным образом. Теоретически такой запрет можно оспорить в суде, но шансы невелики. Честно говоря, мне трудно понять, зачем понадобилось лишать аккредитации в середине учебного года: без нового набора все магистрантские программы выпустили бы уже принятых студентов уже в этом учебном году».
23 декабря стало ясно, зачем. По всей видимости, решение о приостановке лицензии было принято заранее, и оставалось лишь соблюсти приличия: сначала отозвать аккредитацию, а потом уже приостановить лицензию.
Александр Абашкин, проректор МВШСЭН в 2011—2018 годах и давний друг Теодора Шанина, оценивает ситуацию более жестко: «Можно согласиться на все условия, которые предложит власть, сохранить некий учебный центр. Но это будет уже не Шанинка, потому что в таком случае перестанут действовать принципы и идеи Теодора Шанина, а также те правила и технологии, которые были заимствованы из Манчестерского университета. Именно они обеспечивали высокий уровень образования. Например, в российских вузах плагиат нередко воспринимается как обыденность. В Шанинке он был категорически запрещен — никаких списываний, никаких заимствований. Это было одним из базовых правил».
Иная и полезная
В начале 1990-х годов Теодор Шанин, профессор социологии Манчестерского университета, задумал создать в Москве сразу несколько университетов: англо-русский, французско-русский, немецко-русский и американо-русский.
Главные новости о жизни учёных во время войны, видео и инфографика — в телеграм-канале T-invariant. Подпишитесь, чтобы не пропустить.
«К тому времени я объездил и обошел многие русские университеты, видел их слабости, как и силу, — говорится в биографии Теодора Шанина, записанной Александром Архангельским. — В математике русские блистали. В физике тоже. Но в общественных науках царила полная чехарда — там просто не умели обучать. Русские студенты проводили в аудиториях в три раза больше времени, чем мои студенты в Англии. Их забивали лекциями, не оставляя никакого свободного времени. Было ясно, что здесь есть шанс для серьезного улучшения… Я тут же направил письмо советскому министру образования Ягодину. Среди прочего написал: американские советники вам тоже предлагают помощь в эту минуту. Но мне сильно не нравится то, что они предлагают. Потому что они хотят парашютировать американский опыт в Россию. То есть просто взять практику преподавания в американском университете и напрямую повторить это по-русски. Что, на мой взгляд, и опасно, и глупо. Никакая страна с большой собственной культурой такого не примет. Если пойдете по этому пути, то сломаете шею и дадите повод дуракам говорить, что реформы невозможны».
В итоге Шанин остановился на более близкой ему британско-русской модели. Она и становится единственной школой, созданной им в Москве. Обучение велось на английском языке, а профессора из Манчестера курировали работу молодого вуза.
Андрей Зорин, преподававший (помимо МВШСЭН) в РГГУ и РАНХиГС, считает, что Шанинка возникла в очень удачный момент. «Тогда было общее ощущение, что российское высшее образование находится в глубоком кризисе: оно не выполняет базовых функций, не связано с рынком труда и не работает на него, но при этом не обеспечивает и научной преемственности, — говорит он. — При всей силе традиции нужно помнить, что университетская система в России формировалась в XVIII веке по немецкой модели. Она была передовой в свое время, но за 200 с лишним лет износилась. За это время во всем мире возникли новые представления об образовании, новые модели. А в России базовые концепции высшего образования почти не менялись».
По словам Зорина, к этому добавились последствия советского идеологического диктата: «Россия параллельно с вхождением в Болонскую систему ввела и двухуровневое высшее образование, но смысл магистратуры тогда почти никто не понимал. И на этом фоне появляется Шанинка — университет, отвечающий на запрос на новые образовательные институции, на новый тип связи между образованием и рынком труда. Это был успех. Теодор очень точно поймал этот момент. Возможно, результаты были бы еще больше, если бы удалось воплотить все четыре задуманные модели, но наши замыслы натыкаются не только на финансовые ограничения, но и на бюрократическую инерцию, которую преодолеть еще сложнее»
«Шанинка создавалась как альтернатива советской государственной системе образования, — вспоминает Вадим Радаев, один из первых преподавателей Шанинки и первый проректор НИУ ВШЭ, в одном из интервью. — Некоторое время эти две системы существовали рядом и конкурировали — скорее на смысловом уровне, чем по масштабу. Появилась тройка новых негосударственных университетов: РЭШ, Шанинка и Европейский университет. Они предложили альтернативную модель, в чем-то общую, хотя, конечно, все были разными. Со временем стало понятно, что государственная модель победила и широкой устойчивой перспективы у таких учреждений нет. Но важно, что они сохранились и сыграли роль инновационной образовательной модели.
По словам Радаева, именно из Шанинки в Высшую школу экономики было перенесено множество практик, заимствованных ранее в британских университетах. «Все это сначала осело в Шанинке, а затем мы перетаскивали эти элементы в Вышку и масштабировали, — говорит он. — Потому что ВШЭ была на два порядка больше».
Бывший декан факультета «Менеджмент в сфере образования» Елена Ленская обращает внимание на принципы, которые позволили Шанинке, несмотря на небольшой масштаб, стать заметной не только в России, но и за ее пределами.
«У Теодора Шанина есть статья “О пользе иного”, и Шанинка как раз была таким “иным”, — говорит она. — Она сочетала академичность с более дружелюбным к студенту форматом. Только письменные экзамены — а значит, возможность перепроверки и доверие к оценке. Минимум лекций и максимум семинаров. Большое внимание к отношениям между студентами и преподавателями — то, что позже в педагогике назвали relationship-based pedagogy. Голос студентов всегда был слышен: они сами делали конференции, писали программы. Еще одна важная особенность — открытость. Студент мог прийти на лекцию другого факультета, и это воспринималось как норма».
«Мы не успели дотянуть до мирового уровня — не хватило времени и ресурсов, — говорит Борис Шапиро, в прошлом заведующий кафедрой практической психологии. — Но Шанинка показала пример частного университета, работающего по принципам западных, прежде всего британских университетов: высокий уровень преподавания, сильные преподаватели, внимание к студентам из регионов. До начала войны это был один из лучших частных университетов России. Я думаю, что судьба Шанинки в нынешнем виде уже завершилась, но как пример она крайне важна и заслуживает изучения».
«В России два места, где будущий исследователь социальных наук может получить образование действительно мирового уровня, — говорит антрополог, работавший с Шанинкой в совместных проектах. — Это Европейский университет в Санкт-Петербурге и Шанинка в Москве. Сейчас оба вуза не живут, а выживают. Одни факультеты сокращают и бесконечно проверяют, другие фактически душат. Почему давление направлено именно на них, сказать сложно. Могу только предположить, что названия дисциплин наподобие социологии или политологии для власти оказались более триггерными, тогда как более абстрактные вроде антропологии, философии или культурологии воспринимаются как относительно безопасные».
Андрей Зорин напоминает, что Шанинка в том виде, как ее задумывал Шанин, была ориентирована на интеграцию высокой науки в рынок труда: «Социологи в этом были особенно успешны, факультет менеджмента в сфере культуры, созданный Сергеем Зуевым, тоже был прямо ориентирован на рынок, очень сильными были психологи. Шанинка показала, что качественное образование может приводить к реальному успеху. В 2015 году наши выпускники занимали первое место в России по уровню зарплат. Это была модель, которая разрушала стену между серьезной наукой и практикой. Ее влияние было заметным. В последние десять лет Шанинка начала меняться, и с приходом Сергея Зуева как ректора начался важный этап, сыгравший большую роль в ее развитии».
Актуальные видео о науке во время войны, интервью, подкасты и стримы со знаменитыми учёными — на YouTube-канале T-invariant. Станьте нашим подписчиком!
За что. Пять причин
Чем же именно, по мнению наших собеседников, не угодила Шанинка?
Причина первая: «Бельмо на глазу»
«Шанинка годами была бельмом на глазу, понятно, что кому-то хочется от этого бельма избавиться, — говорит Борис Шапиро. — Конечно, надежда умирает последней, но по тому, как сейчас все развивается, это конец. Очень напоминает “Хронику объявленной смерти” Маркеса».
Причина вторая: коллектив и ректор
После начала войны многие ученые и преподаватели уехали из России — и Шанинка не стала исключением. Уехали и заметные фигуры, на которых во многом держалась репутация отдельных программ. При этом часть претензий наши собеседники адресуют не только внешнему давлению, но и решениям внутри вуза.
«Деканов поменяли — к счастью, не всех, — рассказывает один из преподавателей Шанинки. — Несколько человек ушли сами. Это были сильные деканы, и заменить их не получилось. Ректору казалось, что это пустяки: сейчас быстро найдем замену. Но, например, на юридический факультет декана так и не нашли. Сложно было найти замену Диме Дождеву: у него был высокий престиж среди студентов, все знали, что он лучший специалист в своей области. Человека нашли, но то, что он предлагал вместо прежнего курса, студентов не заинтересовало — они просто не пошли».
Собеседник перечисляет и другие потери: «Очень сильным был факультет политологии, и неслучайно последние руководители стали иноагентами — это, к сожалению, скорее говорит об их качестве как преподавателей политологии. Печальна судьба гуманитарного факультета: это бывший факультет свободных искусств. Мы им очень дорожили как моделью свободы выбора и гибкости. Но запретили все, что можно. Не разрешили майноров (minor — дополнительная область специализации, которую студент изучает параллельно. — T-invariant). Человек, который этим занимался, сейчас в Черногории, там создают новую школу. Новый декан исторического факультета, скажем честно, этого не умел — и тоже ушел.
При этом, подчеркивает преподаватель, «шанинские люди» в вузе остались: «Декан социологии, декан менеджмента в области культуры, декан психологии — к ним студенты идут именно как к шанинским. Но университет не может быть университетом, если у него “три с половиной факультета”. И это результат не каких-то внешних сил. Это сделало наше нынешнее внутреннее начальство.
Роль ректора МВШСЭН Марии Сиговой в этой истории часть собеседников оценивает критически: ей вменяют и слабое понимание гуманитарных дисциплин, и отсутствие интереса к продвижению принципов, на которых строилась Шанинка. В разговорах звучали формулировки вроде «не шанинский человек» и «задача — вычеркнуть Шанина, чтобы никого не раздражать». Вспоминают и то, что у Сиговой есть собственная страница на «Диссернете», и раздражение вызывает сам факт обвинений в «некорректном заимствовании» в университете, где запрет на плагиат прописан даже в договорах со студентами.
Андрей Зорин при этом предлагает не «кидать камни» в нынешнего ректора: «Мне кажется, она делала все возможное, чтобы сохранить университет. Другое дело, что в нынешних условиях слишком многое зависит не от ректора. Шанину и Зуеву удалось создать работающую институцию с мощнейшей институциональной инерцией — способную к самовоспроизводству. Даже когда Зуев был отстранен, сидел в СИЗО или под домашним арестом, было видно, что школа продолжает работать, институциональные механизмы действуют. Она имела все шансы работать и дальше. Просто внешнее давление становится экстремальным».
Причина третья: «западное влияние»
Елена Ленская связывает важные изменения в Шанинке с прекращением сотрудничества с Манчестерским университетом — и подчеркивает, что речь не только о двойных дипломах: «Утрачена та “английскость”, которая была у Шанинки: подходы к тому, как структурировать расписание, как организовывать учебный процесс, как описывать содержание. Мы обязательно отправляли в Манчестер короткий рабочий текст: что планируем, что ставим на первое место, как будем проверять. Это не министерская бумага — это документ, по которому потом реально живешь. Пока был Манчестер, был и внешний “присмотр”: раз в год приезжали, разговаривали со студентами, с преподавателями».
Ленская отмечает и другой сдвиг: «Вслед за Манчестером из Шанинки стал исчезать английский язык. Для меня это нож в сердце. Мне говорят: теперь английский не нужен, ИИ все переведет. Но он переводит плохо. Общий смысл вы поймете, детали — нет. И иностранный язык важен не только как инструмент перевода. Он важен как язык общения с профессиональным сообществом. Если вы можете общаться на одном языке — вам одна цена. Если не можете — совсем другая. Боюсь, новое руководство этого не понимает. А может, просто боится: сегодня все иностранное считается подозрительным».
Борис Шапиро напоминает, что Шанинка давала студентам не только знания, но и определенную оптику: «Наборы у нас всегда были небольшими, но Шанинка создала сеть выпускников — по всей России. Несколько лет, благодаря поддержке одного западного фонда, мы обучали студентов из Беларуси: они возвращались домой, многие рассказывали о карьерных успехах. Но важнее было другое: они увозили с собой “шанинскую идеологию” — атмосферу, уважение к другим, толерантность в шанинском смысле, характер взаимодействия. Для России ведь исторически характерна авторитарность. Можно сказать, увозили с собой “запашок демократии”».
В стране, где ведется активная борьба с любыми признаками “западного влияния”, неприязнь к университету с такой репутацией многим экспертам не кажется неожиданной. При этом тезисы о самодостаточной науке и сильной советской школе ни у одного собеседника не вызвали одобрения.
Андрей Зорин считает, что слава советской школы держалась на дореволюционной инерции и долго сохранявшимся международным контактам. «Это советский миф, будто образование в СССР было очень хорошим. В тех дисциплинах, где оно действительно было сильным, оно не было изолировано: обмен существовал еще в 1930-е. Капица, например, ездил к Резерфорду. Система создавалась на международной основе и была достаточно интернациональной. Замыкание началось в 30-е годы и усилилось после войны. Средняя школа деградировала с конца 1950-х, когда массово начали уходить на пенсию учителя, получившие образование еще в дореволюционную эпоху. Полеты Гагарина и успехи советской науки были обеспечены школой, где преподавали выпускники дореволюционного периода. Когда они ушли, система стала разваливаться. К моменту распада СССР от прежнего качества уже мало что оставалось».
Причина четвертая: попытка приструнить гуманитарные науки — социологию, политологию, психологию
Собеседники напоминают, что под давлением оказываются не только шанинские программы: похожие проблемы переживал и Европейский университет — два сильнейших российских центра, где готовили независимых специалистов.
Борис Шапиро формулирует это так: «Историки и этнографы — это про прошлое. А социологи, политологи и психологи — про настоящее. И интерпретации настоящего могут быть очень разными — и не всем нравиться. Помните выражение «властители дум»? Некоторые хотят, чтобы других властителей дум не было».
Причина пятая: стечение обстоятельств и ошибки, которые вовремя не исправили
Ни один из факторов этой группы сам по себе не выглядит достаточным объяснением. Но в сочетании с другими они могли заметно ухудшить положение. Один из собеседников упомянул, что устав МВШСЭН не переписывался около 30 лет — и в нем могли оставаться неучтенные для сегодняшней ситуации вещи.
«Шанинка — частный вуз, у нее есть устав. Думаю, его нужно было давно сильно переписать, добавив права и полномочия, которых нам сейчас не хватает, — говорит Елена Ленская. — Например, прописать, что преподавать и занимать административные позиции могут люди без степени, если они доказали квалификацию трудами и публикациями. Тогда можно было бы хотя бы пытаться это отстаивать. Но мы вовремя этого не сделали. При этом я знаю блестящих преподавателей без кандидатской степени — зато с огромным практическим опытом, который студентам действительно интересен».
Александр Абашкин указывает на еще одну стратегическую ошибку — финансовую: «Первое время Шанинка, во многом благодаря самому Шанину, была неплохо обеспечена западными грантами. Европейский университет, Вышка стали создавать эндаументы. Теодор говорил: нам не надо, у нас деньги есть. Потом фонды перестали поддерживать, начался кризис, Шанинка еле выживала. Каждый год на заседаниях обсуждали, где взять деньги. Решалось это всегда с огромным трудом. Академия народного хозяйства и госслужбы поддерживала Шанинку. Были и российские организации, которые не афишировали участие, но давали небольшие суммы. Денег постоянно не хватало».
Шанинка в рассеянии
Важная тема, которую T-invariant обсуждал с каждым шанинцем, — попытки уехавших после начала войны преподавателей собрать «Шанинку за пределами России»: то ли как прямого наследника, то ли как набор связанных между собой инициатив.
«Это очень сложно. Есть масса обстоятельств, которые будут этому препятствовать, — рассуждает Александр Абашкин. — Во-первых, западные коллеги не очень настроены поддерживать создание одного или нескольких российских университетов за рубежом. Они спрашивают — и справедливо: зачем такой вуз, если в Европе и Америке есть масса прекрасных университетов, где учат на языках стран, в которых эти университеты находятся? Зачем создавать чисто российский университет?
— Во-вторых, создание университета требует финансирования. Российских грантодателей, к сожалению, не видно. Западные — в первую очередь американские — сильно обнищали в связи с политикой администрации Трампа. Денег у фондов нет. Поддерживать школу материально очень сложно, а тем более несколько школ».
Абашкин приводит и конкретный пример того, как политическая и бюрократическая реальность упирается в вопрос легитимности и безопасности: «В Литве мы зарегистрировали университет, прошли все ступени бюрократической лестницы. Но литовские органы безопасности сказали, что они не хотят иметь у себя русский университет».
На этом фоне он отдельно выделяет Свободный университет как другой тип решения: не институциональный «вуз в изгнании», а образовательную сеть без аккредитации и дипломов: «Свободный университет не аккредитован, не дает дипломы, не платит преподавателям зарплату и так далее. Но это большой успех Елены Лукьяновой и большая помощь тем студентам, которые в России остались».
В целом, говорит Александр Абашкин, вероятность «новой Шанинки» как единого проекта невысока. После отъезда многие думали о модели распределенного университета: несколько опорных точек в разных странах, объединенных общими принципами и символическим «знаменем Шанинки».
«Мы пришли к концепции распределенного университета. Надеялись, что за счет инициатив коллег, уехавших в разные места, будет создано несколько опорных точек: Черногория, Литва, Израиль, Армения, — говорит он. — Все эти точки объединялись бы общими принципами, унаследованными от Шанина. Но, к сожалению, в Армении не получилось, в Израиле Виктор Вахштайн работает уже в рамках израильского университета. Единственным наследником Шанинки, по большому счету, является на сегодняшний день FLAS. Там работают и бывшие преподаватели Шанинки, и профессионалы из других ведущих вузов России. Там есть набор, там учатся студенты. Если найдется материальная поддержка, то дай Бог, FLAS станет преемником, новой Шанинкой за рубежом».
«Если вы спросите меня, осталась ли до сих пор Шанинка, я скажу: нет, —говорит одна из преподавательниц. — Но остались студенты Шанинки — те, кто пока еще заслуживает этого названия. Преподаватели почти все ушли: теперь никого не берут даже на треть или четверть ставки, только по договору ГПХ — читать часы за мизерную плату».
Непосредственно перед известием о лишении лицензии шанинцы начали обсуждать еще одну печальную новость: знаменитая библиотека Шанинки сегодня под угрозой ликвидации. Главная версия происходящего — результат проверок на экстремизм: по их результатам вузу было рекомендовано убрать и уничтожить книги иноагентов, а также книги, где они упоминаются. Для того чтобы выполнить такое предписание, кто-то должен внимательно изучить все книги, но проще все загнать в шреддер. Другая возможная причина — возможность сдать помещение библиотеки в аренду, способ привлечь финансы.
В преддверии Нового года всем собеседникам T-invariant хотелось верить в чудо. Абашкин напоминает: однажды британский профессор с российскими корнями уже сумел создать в России независимый частный университет — и этот небольшой университет успел повлиять на гораздо более масштабные институты. Разве это не чудо? Вот и сейчас многое говорит в пользу FLAS как «официального» преемника. К тому же, по словам Абашкина, об этом говорит и символический жест: вдова Теодора Шанина передала туда часть библиотеки семьи Шаниных — «как символ, как некий факел знаний».
Выживет ли Шанинка в нынешнем виде — сказать сложно. Еще сложнее ответить, сможет ли она, сохранив имя, сохранить те идеи и принципы, ради которых создавалась.